— Зачем все эти предосторожности, если я сдался добровольно? — спросил я.
— Это здание — одно из самых важных во всех Соединенных Штатах, — ответил один из агентов. — Оно является потенциальной целью террористов, наркодилеров и просто душевнобольных всех мастей, проживающих в этой части света. Поэтому мы очень внимательны.
— Но поскольку мы еще и вежливы, — добавил его коллега, — мы все же избавили вас от ректального осмотра.
И оба расхохотались.
Нечего сказать, веселое заведение.
Они вернули мне мои вещи и повели меня по длинному светлому коридору. Мы вошли в большую приемную, где сидели две секретарши, вышли оттуда через левую боковую дверь и попали в следующий коридор. По пути я заметил, что в потолок через небольшие промежутки вмонтированы камеры видеонаблюдения — почти такие же, как те, что я видел над игровой площадкой в «Старбургере».
Наконец мы остановились перед двойной дверью.
— Туда вы войдете один, — сообщил мне один из моих сопровождающих.
— А вы разве не…
— Мы не приглашены на этот праздник.
— Какая жалость, — сказал я с ухмылкой. — А я так надеялся, что мы станем друзьями на всю жизнь…
— На вашем месте я бы не лез на рожон, — предупредил второй агент.
— А что там, за этой дверью?
— Львиный ров, — ответил он.
— А если я попытаюсь сбежать?
— Вас попросту пристрелят.
Фэбээровцы втолкнули меня внутрь и захлопнули за мной дверь.
Я машинально потер запястья, еще ноющие после наручников. Передо мной была вполне обычная комната — примерно двадцать квадратных метров, кремовые стены, серое ковровое покрытие и большой стол, окруженный удобными креслами, — но без окон. Если где-то и были установлены видеокамеры, я их не заметил.
За столом, на противоположном конце от меня, сидел человек лет пятидесяти, спортивного вида. Седоватые виски, массивное тело, при этом, кажется, ни капли жира. Взгляд голубых глаз был невероятно пронзительным. Казалось, передо мной — сгусток чистой энергии, облаченный в человеческую плоть.
— Мы называем это место Ямой, — сообщил он. — Ну или Львиным рвом — как вам больше нравится.
— Это комната для общих собраний?
— В каком-то смысле. Это единственное место, куда допускаются люди, не состоящие в ФБР. Политики, журналисты, телевизионщики…
Последовала пауза.
— Ну или те люди, которые, так сказать, повисли в воздухе, — с улыбкой прибавил он. — Например, увольняемые сотрудники. Именно здесь они сдают удостоверения и забирают свои вещи. Поэтому, как вы понимаете, эта комната малопопулярна.
Потом директор местного отделения ФБР знаком пригласил меня садиться.
— Доктор Беккер, — полувопросительно сказал он.
— Директор Альтман.
— Итак, у вас есть сведения, которые вы хотели мне сообщить.
— Да.
— Хотите кофе? Или чаю?
— Кофе, если можно.
Нажав кнопку интерфона, Альтман сказал:
— Жанин, два кофе, пожалуйста.
Затем скрестил руки на груди.
Через пару минут в боковую дверь кабинета вошла женщина средних лет в строгом брючном костюме, неся на небольшом подносе два пластиковых стаканчика с кофе, круглые пластмассовые коробочки со сливками и пакетики с сахаром и сахарозаменителем.
— Спасибо, Жанин, — кивнул Альтман.
Женщина молча кивнула в ответ и удалилась.
— Кажется, ваша жена француженка? — неожиданно спросил Альтман.
— Да.
— Вы знаете о том, что Бюро расследований основал в тысяча девятьсот восьмом году Шарль Бонапарт, внучатый племянник Наполеона?
— Рад это слышать, — пробормотал я.
Альтман положил руки перед собой на стол:
— Я вас слушаю.
Я попытался хотя бы отчасти подавить свою тревогу, сознавая, что нахожусь в присутствии одного из наиболее могущественных представителей силовых ведомств страны.
— У меня есть условия, — произнес я.
— Какие?
— Я хочу, чтобы моей семье обеспечили защиту.
— Хорошо.
— Еще я хочу, чтобы с меня сняли ложное обвинение. Я не избивал женщину, вопреки тому, что пишут в газетах.
— Это не зависит от меня. Дело находится в юрисдикции графства Колье. Я могу вам гарантировать лишь беспристрастный судебный процесс.
Я вздохнул.
— Есть еще инспектор полиции Кэмерон Коул… Он мой друг. Он всего лишь пытался меня защитить. Я бы не хотел, чтобы он потерял работу или был понижен в должности.
— Я посмотрю, что можно будет сделать.
— Этого недостаточно.