Внутри еще много бесполезного дерьма, и я отбрасываю его в сторону с животным криком паники, быстро моргая, пытаясь прояснить зрение.
Я не умру здесь. Я не умру здесь. Я не умру здесь.
На дне коробки, забытая и одинокая, лежит черная карточка. Нахмурившись, я беру ее, поднося ближе, пытаясь разобраться в этом, пока мой мозг отключается.
Это игральная карта.
Джокер улыбается от уха до уха, и во рту у него бьется сердечко. В руке он держит нож, выглядя одновременно угрожающе и успокаивающе. Что-то в этом есть знакомое, но я слишком слаба, слишком близка к потере сознания. Качая головой, я пытаюсь понять, почему это здесь, почему это важно и почему мои пальцы, кажется, не могут её отпустить.
Цирк… Цирк… Я получила это в цирке, не так ли?
Да, я знаю, что я права, даже когда мое тело сдается.
Сжимая в руке забытую карточку, я падаю на деревянный пол, слыша глухой удар своего тела о него, но ничего не чувствую. Мое темнеющее зрение остается прикованным к джокеру, красный цвет сияет, несмотря на годы, прошедшие с тех пор, как я получила ее. Я провожу большим пальцем по его лицу, размазывая по ней собственную кровь.
Это последнее, что я вижу, прежде чем тьма снова поглощает меня, но на этот раз я иду куда-то в тепло и безопасность.
Куда-то, где я буду свободна.
Я не умру здесь.
Глава
3
Ее зов раздается так грубо и стремительно, что я почти задыхаюсь во сне. Я и раньше чувствовал зов карт — мы все чувствовали, — но никогда так сильно. Хватая ртом воздух, я поднимаюсь со своей маленькой койки и откашливаюсь, пытаясь избавиться от чувства безнадежности и удушья в горле. Что бы я ни делал, это не рассеивается. У меня так сдавило грудь, что я даже не могу сделать полный вдох. Обычно у меня возникает ощущение покалывания и тяга следовать по намеченному пути, но на этот раз я вижу ее.
Я вижу того, кто зовет.
Я моргаю, и сцена передо мной сменяется другой. Я вижу недостроенный потолок на чердаке и повсюду разбрызганную кровь. Боль, которую я чувствую, настолько сильна, что я сгибаюсь пополам, даже когда пытаюсь продлить связь. Наконец, я вижу неподвижную женщину на досках пола. Она такая маленькая и неподвижная. На мгновение в видении мелькает скучный двухэтажный дом.
Кто она, черт возьми, такая, и почему я вижу ее так отчетливо?
Я хочу крикнуть, но не издаю ни звука, чтобы предупредить окружающих на случай разрыва связи. Я чувствую себя так, словно меня разрывают надвое: с женщиной из моего видения и с моей койкой в цирке.
Цирк Обскурум — уникальное создание, и он никогда не прекращает поиск уродов и изгоев. Цирк питается болью и травмами, которые приносит непохожесть. Когда мы присоединяемся к цирку, мы приносим ему клятву на крови, обещая защищать его и поддерживать в движении. Ребенком я знал только о его волшебстве, но, став взрослым, я осознал опасность.
То, что должно быть накормлено, должно быть накормлено всегда.
Карты — продолжение этого голода, связанного с нашими душами клятвой крови, так что это чувство охватит каждого из нас здесь. Без сомнения, остальные в этот самый момент задыхаются от агонии, чувствуя себя сбитыми с толку и напуганными глубокой болью, которую нам навязывают. Они тоже могут ее видеть? Могут ли они почувствовать вкус ее крови так же, как я?
Я смотритель манежа, так что моя клятва сильнее, чем у большинства, а это значит, что есть шанс, что я единственный, кто чувствует, насколько силен этот призыв. Кем бы ни была эта женщина, мы нужны ей сейчас. Более того, ее место здесь.
Я заставляю себя выйти из своей палатки, спотыкаясь от силы зова, и ищу другие палатки. Спейд, Харт и Клаб почувствовали это, каждый из них так же важен для цирка, как и я, но что касается уровня их чувств, это спорно.
Когда я, спотыкаясь, вхожу в палатку Спейда, я понимаю, что недооценил, насколько это сильно. Я нахожу его стоящим на коленях на полу со слезами, текущими по лицу, когда эмоции переполняют его. Я поднимаю его на ноги и всаживаю клинок ему в руку.