Борька бежал быстро. Миновав площадь, он перемахнул через забор и оказался в городском саду.
Борька заплакал и сел на скамью. Он просидел долго. Солнце спряталось за косматыми тучами. Подул ветер. На этой скамье и нашли его Влас, Нина и Александр Иванович.
— Ну что, все цирк ждешь? — ласково спросил Александр Иванович, присаживаясь рядом с Борькой.
Борька кивнул, глотая слезы. Помолчали.
— Ты понимаешь, Борис, что ты был неправ? — начал Александр Иванович.
— А что, Аркадий Викентьевич прав?
— Тоже неправ. Коля с ним из-за тебя, скажу по секрету, насмерть разругался. Но ты не имел права так поступать. Поэтому сам на себя пеняй!
— И на бога своего идиотского! — добавил Влас. Борька промолчал. Александр Иванович привстал со скамьи и оперся на палочку.
— Уверен я, настанет день, когда Борис сам от бога откажется. Поймёт. Меня сейчас другое волнует, ребята. Досадно, что забыл он торжественное обещание, забыл, что такое галстук пионерский.
— И ничего я не забыл! Красный галстук — это часть революционного красного знамени! — отчеканил Борька.
— А если помнишь, так ещё хуже! Как же ты мог галстук на стол швырнуть?
Борька насупился.
— Значит, часть знамени, говоришь?
— Часть знамени…
Учитель задумался. Потом спросил: — Твой отец воевал?
— Воевал.
— А где воевал, знаешь?
— С антоновцами.
— В средней полосе России, значит. Ну, это не столь важно, где… Когда мы воевать начинали, никаких орденов и в помине ещё не было. Даже герба своего не имела наша молодая республика. Высшей наградой в нашей стране считалось знамя. Сам ВЦИК знаменем награждал. Сам Ленин… Когда присягу принимали, на колено вставали, целовали знамя в край. Святее его ничего на свете не было и нет… Так вот, как ты думаешь: отец твой допустил бы, чтобы знамя на землю швырнули?
— Ни за что! — с жаром ответил Борька.
— И я так думаю. А за галстук осудил бы тебя? Борька понурил голову.
— Можно тебя одну вещь спросить? — обратилась к Борьке молчавшая до сих пор Нина. — Правду скажешь?
— Скажу!
— Тогда объясни вот что. Человек ты вроде неплохой. Заводилой можешь быть. Товарищ настоящий. И футболист. И акробат. И насчет скелета придумал очень здорово. Человек как человек. Даже хороший, можно сказать. Но почему в бога веруешь?
— А разве в бога только плохие люди веруют?
— Нет, конечно. Но почему ты веруешь? Может, чудо какое видел?
— То-то и оно, что видел!
Чудо, которое он видел, потрясло его, укрепило веру в могущество бога…
«Выведи меня на крылечко, Боренька», — не раз просил его сосед по квартире, в которой когда-то покойные мать и отец снимали комнатенку. Сосед опирался на Борькино плечо, и оба медленно шли к крыльцу. Там Борька подставлял под его омертвевшую ногу скамеечку. Сосед разговаривал, шутил и вдруг ни с того ни с сего на землю падал, закатывал глаза, начинал корчиться. Кричал. А изо рта у него пена. Страшно глядеть.
Всякие средства пользовал сосед. Лечился у врачей. Ходил к знахарям. Пил какие-то чудодейственные травки. И все без толку… Так и не вылечился бы никогда, если бы не послушался Борькиной матери. Она посоветовала ему молебен отслужить и приложиться к мощам.
Отвели соседа в церковь. Как только он вошел, затрясся весь, упал. Закричал. И с ним приключился точно такой припадок, как всегда. А вокруг тропарь в честь Симеона пели. И Борька вместе со всеми шептал.
Подбежал дьяк к лампаде негасимой, что над ракой Симеона висела, отлил из неё в кружку масла, святой водицы добавил, размешал и соседу поднес. Чуть не захлебнулся сосед, но пришел в чувство. Многие заплакали.
Страшно стало Борьке. Уцепился он за материну юбку да так заорал, что пришлось его вынести на паперть…
Хоть и поцеловал сосед чудотворца в руку сквозь прорезь, а чуда не свершилось. Домой все возвращались мрачные.
И вдруг среди ночи — истошный крик. Бросились все, как были полуодетые, в комнату к соседу: «Помирает, что ли?» А сосед… пляшет! Пляшет, и по его лицу катятся слезы… Мать красивым грудным голосом величание затянула: «Ублажаем тя, преподобе отче Симеоне, и чтем святую память твою, наставниче монахов и собеседниче ангелов…» Свершилось чудо. Вылечился сосед. Навсегда вылечился.
— Вы, Александр Иванович, сомневаетесь, конечно, что так было, и они не верят, видите, как Влас хохочет, — с грустью закончил Борька, — а только все это — истинная правда! Был человек порченый, стал нормальный.
— Я тебе верю, — к удивлению всех, сказал учитель. — И верю, что сосед твой не шарлатан. Внезапные исцеления бывают. Только мощи тут совсем ни при чем. Нервные болезни иногда происходят от самовнушения. Самовнушением и излечиваются. Самовнушением, а вовсе не мощами. И у твоего соседа была нервная болезнь. Я вот какой случай припоминаю. У нас в госпитале один раненый лишился дара речи. А потом речь к нему вернулась. А было это так. Раненому становилось все хуже. Парализовало руку и ногу. Еле-еле двигался на костылях. А однажды сидел он на завалинке и увидел, как с высокой крыши падает мальчишка-голубятник. Это настолько потрясло раненого, что к нему вернулся дар речи, он отшвырнул в сторону костыли и бросился к упавшему мальчишке.
— А Павлик про такой случай рассказывал, — вмешалась Нина. — У его отца друг есть, зубной врач. Очень вспыльчивый. Приходит к нему пациент, стонет, а до больного зуба дотронуться не дает. Совсем врача замучил. Тот не выдержал, рассвирепел да ка-ак даст ему в скулу! Зуб сразу болеть перестал. Не знал потом пациент, как врача отблагодарить за такое лечение…
Все засмеялись. Даже Борька улыбнулся. «Хоть бы Аркадия Викентьевича кто так вылечил…» — подумал он.
— А насчет мощей, — продолжал Александр Иванович, — я тебе вот что скажу. Если условия для гниения благоприятны, то святой сгниет в могиле, как обыкновенный грешник. И, наоборот, бывали случаи, когда находили нетленными тела известных пьяниц, гуляк, скандалистов и даже, представь себе, безбожников! Как это объяснить? Как объяснить, что сохранились нетленные тела крыс, лягушек, мышей и других животных? Ведь не будешь же ты утверждать, что они тоже свято жили?
Борька молчал.
— А священнослужители частенько верующих обманывали. Вместо мощей подделки всякие клали. В девятнадцатом году во многих монастырях и церквах по просьбе самих верующих делали ревизию мощам. По всей России. В одной гробнице в Архангельске нашли обыкновенный уголь, битые кирпичи, щебень, в другом городе в раке обнаружили матерчатую куклу, в третьей не было ничего, кроме ваты…
— А что нашли в гробнице у нашего Симеона? — спросила Нина.
— В нашей церкви раку, может, и не обследовали. Я не знаю, — ответил Александр Иванович. — Ну, ребята, пора домой! Мать волнуется…
— А что решили насчет футбола? — спросил дорогой Борька.
— Ничего не решили, — ответил Влас. — Коля сказал, что футбол — не буржуазная игра, а настоящая физкультурная. А я сказал, — сверкнул глазами Влас, — что лучше играть во все буржуазные игры сразу, чем слушать фискалов…
Александр Иванович вдруг остановился около телеграфного столба.
— Смотри-ка, Борис! Интересное объявление!
На небольшой бумажке, прилепленной к столбу черным хлебным мякишем, было написано фиолетовыми чернилами:
«Цирку требуются комнаты. Звоните по телефону 23–16».
Вернувшись домой, Александр Иванович хитро глянул на Борьку и снял трубку телефона:
— Алло! Двадцать три шестнадцать! Я по объявлению!
— Да, да, слушаю… — услышал Борька голос из трубки.
— Вам комната нужна?
— А в каком районе?
— В центре. Вы не можете сказать, когда точно приедет цирк?
— Дня через два-три… Так какой адрес, я записываю.
— Сейчас я перезвоню. Что-то плохо слышно, — сказал Александр Иванович, подмигнул Борьке и положил трубку на рычаг. — Вот видишь, совсем немного ждать осталось! Ну как, идем завтра в клуб?