— Вот что, Борька, — уговаривала Нина. — Вы с Власом идите, а я в другой раз схожу.
— Что ты! Что ты!
— Или давай так: я первое отделение посмотрю, ты — второе, а третье — пополам.
Друзья подошли к Власу.
— У Чумы с Ноздрей есть билеты. Много. Они ими втридорога спекулируют. Если мы даже сложимся, не наскребем и на один!
— Идемте! — решил Влас, и друзья направились назад, ко входу в сад.
Чума заломил такую цену, что Борька крякнул:
— Может, уступите?
— В убыток будет. А сколько у вас денег? Друзья подсчитали бумажки и мелочь.
— Пятачка не хватает! — сказал Ноздря и присвистнул.
— Пятак потом отдадим. Честное пионерское!
— Нет, — сказал Чума.
— Ну и жилы вы! — выругался Влас — Пошли, ребята!
Борька залез в карман и хотел уже предложить за билет свои сокровища — стеклышко-лупу и пищик, но появился Лешка Косилов.
— У тебя пятака нет? — с надеждой спросил Борька.
— Ни копейки… Но мы вчетвером на три места всегда прорвемся. Пойдем через боковые двери. Там народу больше. Я верный способ знаю. Называется «на протырку». Главное, нахально идите. А билеты у последнего. У меня, значит!
Но через боковые двери прорваться не удалось.
— Куда, куда прете? — крикнула толстая билетерша и оттолкнула Борьку.
Борька подождал немного. Ребята не появлялись. Борька понурился и отошел. Оркестр грянул новый марш. Из цирка выскочил Влас.
— Пойдем к главным дверям. Попробуем другой способ — «психологический». Если ты мне как артист артисту подыграешь, пройдет наверняка!
Оба появились у главных дверей с разных сторон.
— Здорово, Борька! Ты куда?
— А тебе что? В цирк.
Влас и Борька говорили нарочно громко, чтобы разговор слышали билетерша и Глеб Андреевич, стоящие на контроле.
— А билет у тебя есть?
— Есть.
— Врешь!
— Не вру!
На громкий разговор ребят все обратили внимание. Борька попятился поближе к Глебу Андреевичу.
— Покажи билет!
— Отнимешь…
— Не отниму!
Борька протянул Власу синюю бумажку. Издали её вполне можно было принять за билет в цирк. Влас вырвал бумажку из Борькиных рук и пустился наутек. Борька завопил:
— А-а-а! Дяденьки! Тетеньки! Помогите! У меня мальчишка билет отнял! Вон по дорожке бежит…
Глеб Андреевич сжалился и приказал пропустить Борьку.
Ошеломленный успехом, не веря своим глазам, мальчик вошел в переполненный, гудящий цирк.
Лешка Косилов сидел как граф во втором ряду на одном месте с Ниной. Борька с Власом устроились на ступеньках в проходе. Они старательно искали глазами своих.
— Ты в ложу глянь, — сказал Борька.
В первом ряду ложи сидела большая компания. Семья Смыкуновых с какими-то друзьями. Там же поместился гробовщик с супругой.
С самого последнего ряда галерки ребятам махал рукой Кадулин. Они заметили его и тоже помахали руками.
Отец Вальки улыбнулся и приветливо кивнул.
— Почти все ребята устроились, — сказал Борька. — И Коля Плодухин, и Римма Болонкина…
У цирка топтались Чума и Ноздря. Их заметил Глеб Андреевич.
— Как только будет третий звонок, — сказал он билетерше, — закрывайте дверь. Опоздавшие пусть идут через боковые входы.
Взглянув на подростков, Глеб Андреевич медленно направился в темную аллею и скрылся в кустах. Держась на почтительном расстоянии, Чума с Ноздрей двинулись за ним и потом догнали его.
— Достали? — спросил Глеб Андреевич.
— Весь город обегали. Нигде батареек нет.
— Ладно. Что-нибудь придумаем. Все продали?
— До единого.
— Давайте деньги!
В темноте чиркнула спичка. Ещё одна. Ещё… Глеб Андреевич долго считал бумажки и мелочь. Вынул из заднего кармана брюк два листочка.
— Вот ваши расписки. Разорвите.
— А на завтра как?
— Ещё билетов по сорок на нос дам. Придете в двенадцать часов.
— А как бы нам самим сегодня программу посмотреть?
— Можно. Вот пропуск.
Вынырнув из кустов, Чума и Ноздря побежали к цирку. Вскоре Глеб Андреевич вошел в паноптикум.
Посреди комнаты стояла восковая фигура Наполеона. На нем, как и положено, была треугольная шляпа и серый походный сюртук, изрядно побитые молью. И все же осанка великого полководца привлекала внимание. Скрестив на груди руки, он стеклянными глазами высокомерно оглядывал группы восковых кукол, над которыми было написано на дощечке: «Великий инквизитор терзает жертву».
В кресле на пьедестале восседал иссохший Торквемада в длинной красной линялой сутане. На его пыльном восковом лице резко выделялись хищные глаза. Левой рукой он держал посох. Правой указывал на юношу в кудрявом рыжем парике, подвешенного вверх ногами под потолком. Руки и ноги жертвы инквизиции были в колодках, соединенных с огромным колесом, которое во время пытки вертели два палача в масках. И тогда из-под ногтей жертвы сочилась кровь в подставленное пожарное ведро.
Но сейчас колесо не вертелось, и все фигуры застыли в неподвижности. Около них хлопотали служители.
— В чем дело?
— Заело что-то. Поглядите, Глеб Андреевич.
Подойдя к механизму, спрятанному под холстиной, Глеб Андреевич покрутил какое-то колесико, и пытка возобновилась.
Среди двигающихся механических кукол была ещё одна: блондинка русалка, выброшенная волной на папье-машовый берег. Её грудь дышала. Время от времени она выплескивала изо рта струйку воды.
Напротив русалки на ложе покоился человек, вернее, голова человека, прикрепленная к металлическому каркасу. Над ним висела дощечка: «Последние минуты Марата».
Служители обтирали его страдальческое лицо мокрой тряпкой. Отряхнув от пыли ночной колпак, они надели его на голову и накрыли каркас простыней. Это должно было создавать впечатление, что под простыней находится тело.
Раздался третий звонок. Глеб Андреевич кивнул служителям и быстро прошел за кулисы. Перед бархатным занавесом уже выстраивались артисты.
— Живо! Живо! — торопил их человек, которого все называли то шпрехом, то шпрех-шталмейстером. — Стройтесь, стройтесь. На парад-алле опаздываете!
— Как дела? — спросил Глеба Андреевича директор.
— Труба! Нигде батареек нет!
— Ну с колокольчиком гроб пустим, — вмешался шпрех-шталмейстер. — Какая разница!
— С лампочкой эффекта больше, — вздохнул Али-Индус.
— Вы из своего кофра батарейка возьми, — посоветовал Сандро.
— Придется… — вздохнул Али-Индус. Оркестр грянул увертюру.
— Вот жила! — шепнул Сандро дяде Проне. — Тут жизнью рискуют, а он батарейка пожалел…
— Ладно, не ворчи!
— Ста-но-вись! — скомандовал шпрех.
Два униформиста распахнули занавес.
Зажегся полный свет. Осветилась укрепленная у входа на манеж надпись на широкой шелковой ленте: «ОТКРЫТИЕ СЕЗОНА!» За ней быстро встали в две шеренги униформисты. Медленно появился торжественный шпрех-шталмейстер. Его встретили аплодисментами.
— Уважаемая публика! — сказал он. — Наш коллектив лучших иностранных и русских артистов начинает свою программу!
Все снова зааплодировали.
— Приветственное слово, проведение парада-алле и торжественной церемонии открытия предоставляется директору цирка, доктору черной и белой магии, великому факиру, фокуснику и престидижитатору, старейшему и популярнейшему артисту, известному на всех материках мира под именем Али-Индус, призеру международной ассоциации чародеев, магиков и волшебников в Варшаве, Горацию Ивановичу Ануфриеву!
Директор, во фраке и чалме, говорил недолго. Он снова поздравил горожан с открытием, выразил надежду, что цирк понравится зрителям, и признался, что за последние несколько лет не встречал города красивее и гостеприимнее, чем Пореченск.
Тут же через барьер перелезла билетерша и преподнесла директору букет цветов. Все растрогались и зааплодировали. Директор подержал у глаз белоснежный платок и послал в зал несколько воздушных поцелуев.