Из двери на меня хлынули тепло и шум. Сотни прижатых друг к другу в тесноте тел. Шум толпы, как океанский шум, бессмысленный бормот. Толпа - вещь стихийная. Одно слово, один взгляд - и толпа становится бешеной. Толпа совсем не то что группа.
Полно было семей. Мамочка, папочка и детки. У деток к рукам привязаны воздушные шары, а мордашки вымазаны сладкой ватой. И запах, как в странствующем балагане: кукурузные лепешки, коричный запах пирогов, мороженого, пота. Только одного не было: пыли. На летней ярмарке всегда в воздухе пыльно. Сухая, удушающая пыль, поднятая в воздух сотнями ног. И машины ездят по траве без конца, так что она сереет от пыли.
Здесь не было запаха грязи в воздухе, но было что-то столь же характерное. Запах крови. Такой неуловимый, что, казалось, он тебе померещился, но он был. Сладковатый медный аромат крови, смешанный с запахом готовящихся блюд и острым ароматом мороженого, раскладываемого по коническим стаканчикам. А пыль - кому она нужна?
Мне хотелось есть, а кукурузные лепешки пахли аппетитно. Сперва поесть или сперва обвинить Старейшего вампира в убийствах? Ох уж эта проблема выбора.
Но мне не пришлось ее решать. Из толпы выступил человек. Он был лишь чуть повыше меня, и на плечи его спадали кудрявые белокурые волосы. Он был одет в васильковую рубашку с закатанными рукавами, обнажавшую твердые мускулистые руки. Худощавые бедра были обтянуты джинсами, как виноградины кожицей. На ногах у него были ковбойские сапоги с голубым узором. Ярко-синие глаза гармонировали с рубашкой. Он улыбнулся, блеснув мелкими зубами.
- Вы Анита Блейк, нет?
Я не знала, что сказать. Не всегда хорошо сознаваться, кто ты такая.
- Мне Жан-Клод велел вас подождать.
Голос у него был тихий и неуверенный. Что-то было в нем такое, почти детская привлекательность. А у меня к тому же слабость к красивым глазкам.
- Как вас зовут? - спросила я. Всегда люблю знать, с кем имею дело.
Он улыбнулся шире:
- Стивен я, Стивен меня зовут.
Он протянул руку, и я ее пожала. Рука была мягкая, но пожатие крепкое - не ручной труд, но что-то вроде поднятия тяжестей. Не очень много - чтобы рука была твердой, но не взрывалась. Мужчины моего роста серьезный вес поднимать не могут. Может, он и хорош в плавках, но в обычной одежде он похож на изуродованного гнома.
- За мной, прошу вас.
Он говорил, как официант, но, когда он пошел в толпу, я пошла за ним.
Он шел к большой синей палатке. Как цирковая палатка старых времен. Я такую видала только на картинках или в кино.
Человек в полосатой куртке кричал:
- Люди, представление начинается! Давайте билеты и проходите! Самая большая кобра в мире! Страшную змею укрощает прекрасная заклинательница Шахар! Это будет представление, которого вы никогда не забудете!
Очередь отдавала билеты молодой женщине на входе. Она рвала их пополам и возвращала корешки.
Стивен уверенно миновал очередь. На нас бросали мрачные взгляды, но женщина при входе кивнула нам, и мы вошли.
Вдоль палатки тянулись ярусы скамеек. Много. И почти все места были заняты. Ух ты, "все билеты проданы".
В середине голубым рельсом был огорожен круг. Цирк с одним рингом.
Стивен протискивался мимо колен десятков людей на ступенях. Поскольку мы были в самом низу, идти можно было только вверх. И я пошла за Стивеном по бетонным ступеням. Палатка, быть может, и была съемной, но ступени и скамьи стационарными. Мини-колизей.
У меня плохие колени. То есть я могу бежать по ровной поверхности, но поставьте меня на склон или на лестницу, и они начинают болеть. И потому я не пыталась угнаться за ровным, скользящим шагом Стивена. Я только смотрела, где мелькают его голубые джинсы. И искала, не замечу ли чего подозрительного.
Кожаный жакет я расстегнула, но снимать не стала. А то пистолет будет виден. По спине тек пот. Еще чуть-чуть - и я расплавлюсь.
Стивен поглядывал через плечо, проверяя, иду ли я за ним, или просто чтобы меня подбодрить. И улыбаются, просто отодвигая губы от зубов. Почти что скалился.
Я остановилась на середине лестницы, глядя, кик его гибкая фигура скользит вверх. От Стивена исходила энергия, и воздух будто закипал вокруг него. Оборотень. Некоторые оборотни умеют скрывать свою суть лучше, другие - хуже. Стивен не очень. Или ему было все равно, если я замечу. Может быть.
Ликантропия - это болезнь, как СПИД. И относиться настороженно к жертвам несчастного случая - предрассудок. Большинство тех, кто стали оборотнями, пережили нападение. Это не был собственный выбор. Так почему же Стивен все равно мне не нравился, когда я поняла, кто он? Предрассудок? У меня?
Он подождал наверху лестницы, такой же симпатичный, как и прежде, картинка, но его энергия была заключена в слишком малый объем - как если бы двигатель работал на высоких оборотах на холостом ходу. Зачем Жан-Клоду нужен слуга-оборотень? Может быть, представится случай спросить.
Я поднялась наверх вслед за Стивеном. Что-то, очевидно, было такое в моем лице, потому что он спросил:
- В чем дело?
Я покачала головой:
- Ни в чем.
Не знаю, поверил ли он мне, но он улыбнулся и повел меня к кабине, состоящей в основном из стекла и занавесок, скрывающих то, что было внутри. Больше всего это было похоже на кабину радиовещания.
Стивен подошел к занавешенной двери и отворил ее. Придержал дверь, жестом приглашая меня пройти.
- Нет, после вас, - сказала я.
- Я - джентльмен, а вы - леди.
- Спасибо, но я вполне способна открыть дверь сама.
- Феминистка? Ну-ну.
На самом деле мне просто не хотелось иметь старину Стивена у себя за спиной. Но если он хочет думать, что я - твердокаменная феминистка, пусть его. Это куда ближе к правде, чем многое другое.
Он вошел в дверь. Я оглянулась на ринг. Отсюда он казался намного меньше. Мускулистые мужчины, одетые в трико, вытащили на арену тележку. В ней было два предмета: огромная плетеная корзина и темнокожая женщина. Одета она была в голливудский вариант наряда танцовщицы. Густые черные волосы падали вниз, как плащ, до самых лодыжек. Изящные руки с маленькими темными кистями чертили в воздухе плавные кривые. Она танцевала перед тележкой. Наряд был фальшивым, но она была настоящей. Она знала, как танцевать - не для соблазна, хотя и это было, но ради власти. Танец когда-то был призывом для какого-нибудь бога; но теперь почти никто об этом не помнит.