– Ты позволишь?
– Я купила материю у Дике, но раскроила ее сама, по выкройке сестры.
– Дорогая, это прелесть что такое… Настоящее чудо…
– По-моему, немножко ярко… Разве что для лета…
– Что ты, дурочка. Я еще никогда не видела тебя такой воздушной!.. Ты, как говорится, настоящий розанчик!..
– Фу, зачем преувеличивать!.. Наверно, я кажусь уродиной!.. Я все сомневалась, надевать ли это платье, боялась, что меня засмеют на улице.
– Плутовка, ты одержишь немало побед! В таком платье и с твоей новой прической ты смело можешь сбавить себе десять лет.
– Нет-нет, не смейтесь надо мной!.. Со мной покончено!.. Мне пора на свалку!..
– На свалку? – воскликнула Мария-Луиса. – Многие двадцатилетние девушки хотели бы иметь такую грациозную походку, как у тебя. – Она повернулась к донье Кармен и подмигнула ей. – Разве не правда?
– Конечно… Как раз на днях мы с матерью говорили о тебе. «На малютке Флоре, – сказала она мне, – годы не оставляют следа… Никогда еще я не видела ее такой молодой и красивой».
– Ой-ой-ой, я ухожу! Вы насмехаетесь надо мной. Смотрите: я стала красная, как помидор.
– Видишь, какая ты упрямица! – воскликнула Эльвира. – Не говорила ли я тебе то же самое, когда мы выходили из дому? – Она с улыбкой повернулась к остальным. – Если бы я не вмешалась, она сняла бы это платье и надела другое.
Дамы из хунты шумно запротестовали. Затем донья Кармен позвонила в колокольчик, и прислуга внесла поднос с пирожными.
– Разбирайте их поскорее, – сказала донья Кармен, отодвигая свой стул, чтобы расширить круг. – Сейчас подадут суфле.
Эльвира взяла полдюжины пирожных и принялась их уничтожать одно за другим. Слойки она поглощала молниеносно, каждую в один прием. В лионских пирожках она предварительно съедала начинку, ловко вылизывая языком сливочный или шоколадный крем.
– Я так ослабела, просто еле жива, – извинилась она с набитым ртом. – Я вышла из дома в три часа и с тех пор все время на ногах.
– Ты не забыла зайти к Консуэло? – спросила Магдалена.
– Нет, но ее не было дома. Меня принял ее племянник, тот, которого удостоили «дополнительной награды».
– А сеньора Ровира?
– Она обещала прийти. Я перехватила ее по дороге на станцию. Она собиралась в Барселону, к матери.
– Да ну! – сказала Мария-Луиса. – А я и не знала, что донья Тереса уже ходит.
– Да, в прошлом месяце ей сняли гипс с ноги.
На маленьком подносе лежали остатки фруктового торта. Донья Кармен передала Эльвире кусок с толстым слоем варенья.
– Знаете, к кому я еще зашла? – спросила Эльвира, пользуясь паузой. – К Элисе, жене этого сумасшедшего художника.
Сознавая, какой интерес вызвало ее сообщение, Эльвира с достоинством, не спеша надкусила торт.
– Мне давно хотелось попасть к ним домой… Я слыхала такие странные вещи… И вот, направляясь по Буэнайре к Консуэло, я сказала себе: «Была не была!.. Поднимусь-ка я к ним!»
– И зашла? =– воскликнула пораженная Анхела.
– Да, не могла устоять перед искушением. Я хотела знать, правда ли то, что говорят… Позавчера в лавке рассказывали, что они на краю пропасти… Никто больше не хочет верить им в долг…
– А под каким предлогом ты туда явилась?
– Чтобы пригласить Элису на открытие Отеческого приюта.
– Ну и что? – спросила Мария-Луиса, блестя глазами. – Тебе удалось увидеть квартиру?
– Конечно. Там было пусто, никакой мебели, стены закопченные, как будто в комнате разводили костер.
– Невероятно.
– Умереть мне на этом месте, если я сочинила хоть полслова… Даже обеденного стола нет, говорю тебе…
– А Ута? Он был дома?
– Нет, его я не видела. Элиса сказала, что вот уже неделя, как он в Мадриде.
– Выдумки. Вернее всего, он дома, просто не смеет показаться на глаза.
– Поди узнай. Хозяин лавки говорит, что они должны деньги половине Лас Кальдаса.
– Бывают же такие люди, просто непонятно, как это им еще разрешают свободно ходить по улицам.
– Если бы это от меня зависело, я бы упрятала их в тюрьму…
– Разве это не позор…
– Да что там позор – это бич.
– Правильно – бич.
Наступила долгая пауза. Сеньориты, сидевшие в углу на диванчике и креслах, тоже молчали, жадно высасывая из вафельных трубочек красную массу суфле; время от времени они отнимали трубочки от губ, чтобы перевести дыхание, и, улыбнувшись друг другу, с легким вздохом возвращались к своему увлекательному занятию.
– Ты ходила смотреть столовую? – вдруг спросила Мария-Луиса.
– Правда, очаровательно?
– Эти занавеси, мебель… Там все преобразилось.
– Знаю, это глупо, – сказала донья Кармен, – но я готова прыгать от радости, как ребенок.