— Ой, а мы тут с девочками по магазинам поехали…
— Понятно, — сказал Алекс. — Давай, пока.
— Ты что, обиделся?
— Нет, все нормально.
— А ты мне что-нибудь привез?
Тут Алекса прорвало:
— Ты что, не знаешь, где я был все это время?! Я же не из круиза вернулся!
— Чего ты на меня кричишь? — недовольно проговорила девушка. — Я просто подумала, что за столько времени мог бы и подарок для любимой найти.
Неужели она ничего не понимает? Нет, скорее не хочет понять.
— Пока, тебя там подружки заждались.
Почувствовав злость в его голосе, Вика снова сменила тон:
— Я к тебе вечером зайду.
Не ответив, он отключился. Некоторое время постоял, уставившись невидящим взглядом на расписание полетов. Как это у нее получается? Нежность, злость, защита, атака… Беспричинные перепады настроения или критические дни? Нет, больше похоже на игру. Артистка. Он совсем по-другому представлял сегодняшнюю встречу.
Со вздохом Алекс набрал еще один номер и, когда на том конце ответили, сказал:
— Привет, бабушка, я приземлился.
— Сашенька!
Алекс невольно улыбнулся. Вот единственный близкий человек, который никогда его не предаст.
— Я скоро буду.
— Поняла, поняла, уже накрываю на стол!
— Я не голоден.
— Как это? С дороги, и не голоден? С тобой все нормально? Ты не заболел?
— Все отлично, бабуль, я уже еду.
Алекс вызвал такси и вышел на улицу. Через десять минут он уселся на заднее сиденье старой «Хонды».
— Куда едем? — поинтересовался индус лет пятидесяти, потянувшись к системе навигации.
— Дивон.
— О! Тогда можно и без навигатора обойтись, — заметил водитель. — Я сам там живу.
Алекс бы удивился, если бы индус не знал, где находится это место. Улица Дивон — или Диван, как называли ее русскоязычные эмигранты, — была поистине уникальна. Другого такого скопления ненавидящих друг друга наций вряд ли можно было найти во всей Америке: арабы здесь жили рядом с евреями, сербы с боснийцами, индусы с пакистанцами, а китайцы с корейцами.
В любой другой стране мира при таком расселении дело давно закончилось бы кровавой массовой резней, но, несмотря на такую взрывоопасную смесь, на Диване происшествий на этнической почве почти не бывало. Хотя для человека, прожившего некоторое время в Соединенных Штатах, в этом не было ничего удивительного. Закон в США, несмотря на все «свободы» и «демократии», работал довольно жестко. И если бы эмигранты решили устроить в районе очередной индо-пакистанский инцидент, то приехавшая через полминуты полиция мигом побросала бы зачинщиков беспорядка в изолятор. А затем — конкретный «срок» в американской тюрьме или депортация на историческую родину. Хотите разбираться? Пожалуйста! Только не на американской земле.
Так что, когда на улице бородатый ортодоксальный еврей сталкивался с не менее бородатым арабом (возможно, оба скрежетали при этом зубами, но очень тихо), они отделывались друг от друга не при помощи автоматов Калашникова, как привыкли это делать у себя на Ближнем Востоке, а с помощью стандартного «Как дела?».
Такси свернуло с автострады и, въехав через десять минут на Диван, остановилось у русского продуктового магазина. Алекс рассчитался, вытащил из багажника сумку с вещами, вышел из такси и огляделся.
Он снова дома.
Именно здесь тридцать лет назад родилась русская эмиграция последней волны. И сразу принесла головную боль местным правоохранительным органам, которые еще не успели перевести дух после громких разборок с итальянскими мафиози.
Диван. Здесь обосновывались вновь приехавшие. Здесь открывались первые русские рестораны и магазины. Здесь гуляли, пили и воровали. Женились, изменяли и разводились. Помогали соседям, любили и убивали.
Но теперь все это в прошлом. Новое поколение, разобравшееся, что к чему в этой Америке, поспешило переехать в более благополучные районы. Многие открыли свой собственный бизнес и купили дома, так что теперь основную массу жителей Дивана составляли выходцы с Ближнего Востока.
Но русская речь здесь все еще звучала. В основном это были пенсионеры, многие из которых так и не выучили толком английский язык. Такие люди оставались жить на старом месте по собственной воле или по воле выросших и не желающих забирать их в свои огромные новые дома детей.
Алекс жил вдвоем с бабушкой, Анной Николаевной. Именно она, вместе с почившим два года назад дедом, Ароном Моисеевичем, занималась воспитанием Алекса.
Старая квартира на втором этаже трехэтажного дома включала в себя две маленькие спальни и гостиную, забитую древней мебелью и книгами, привезенными тридцать лет назад из Москвы. Тесновато, конечно, но Алекс не привередничал — нынешнее положение вещей его вполне устраивало. Вот когда он надумает жениться, тогда действительно понадобится что-нибудь просторнее. Но, к счастью, до этого еще далеко. Сначала карьера!
Алекс рано понял, что помощи от родителей ждать не приходится, и все силы приложил к учебе, зная, что только так в этой стране можно выкарабкаться наверх. Отец был русским, коренным москвичом, который женился на его матери-еврейке, чтобы уехать из СССР в США. Тогда многие так делали.
Но долго вместе родители не прожили. Разведясь сразу после рождения Саши, отец жил какое-то время отдельно. Подняться в новой стране у него не получилось, и через несколько лет он уехал обратно в Россию. Сначала отец звонил, но со временем поток звонков иссяк, а затем и вовсе прекратился. Алекс пытался связаться с ним, но номер телефона оказался устаревшим — в его старой московской квартире жили другие люди. Свой новый номер отец дать почему-то не озаботился.
Мать Алекса, сколько он помнил, пыталась «устроить личную жизнь», что вообще-то нетипично для еврейской женщины, посвящающей всю свою жизнь детям. Но, к сожалению, мать оказалась тем самым исключением из правил. На сына времени у нее практически не оставалось. Год назад она развелась с третьим мужем, тут же вышла замуж за четвертого и уехала жить с ним в Канаду. Так что самыми близкими людьми для Алекса всегда были дедушка и бабушка. Теперь — только бабушка. Не успел он постучать в дверь, как она мгновенно распахнулась.
Из окна увидела, догадался Алекс.
— Сашенька!
Он поцеловал в сухую щеку маленькую седую старушку с живыми глазами, одетую в домашний халат и теплые тапочки. Обнял.
— Привет, ба.
— А где Вика?
— Не смогла приехать.
— Понятно, — с серьезным видом кивнула Анна Николаевна. — Наверное, какие-то дела важные.
— Бабуль!
— Все, молчу, молчу… Как ты исхудал! Тебя что, там совсем не кормили?
Она по-прежнему считала его своим маленьким внуком, который нуждается в постоянной заботе.
Бросив сумку в коридоре, Алекс прошел на кухню, где витали упоительные запахи домашней еды. На столе, возле тарелки с борщом, лежал свежий черный хлеб, его любимый — «бородинский». Рядом стояла кастрюля с вареной картошкой, посыпанная укропом, а на широкой тарелке, словно солдаты на параде, выстроились свежие огурцы и аккуратно нарезанные помидоры с капельками воды на красных боках. Здесь же была квашеная капуста. На сковороде, на маленьком огне, грелись румяные котлеты. Обычный русский обед.
— Не исхудал, а возмужал! — крикнул он, хватая со сковородки сочную горячую котлету. Но не успел откусить, как за спиной раздался строгий голос бабушки:
— А руки помыл, возмужавший? А ну, в ванну быстро!
— Я тогда уж душ приму.
— Борщ остынет.
— Не остынет!
Быстро помывшись, Алекс натянул на себя чистую футболку и спортивные штаны. Снова прошел на кухню и уселся за приставленный к окну стол с расшатанными ножками и облупившейся белой краской.
Анна Николаевна уселась с другой стороны и, подперев рукой подбородок, с умилением наблюдала, как ее внук уплетает за обе щеки приготовленный обед.
— Закончилась твоя учеба?
— Полностью, — кивнул Алекс. — Я теперь — специальный агент ФБР!
— Ишь ты, агент… И сколько платить тебе будут?