Когда идёт спор о том, кто настоящий Бим и Бом, то действительно разобраться трудно. Но когда нам стараются доказать, будто бы старый мастер цирка, интересный зоопсихолог, первый острый политический клоун Владимир Дуров не настоящий, то мы не можем не протестовать против этого. Всякой полемике есть предел.
Повторяю, если кому-нибудь вздумалось бы усомниться в том, что я здесь утверждаю, то я могу во всякое время любому нейтральному лицу продемонстрировать, попросив об этом В. Дурова, все относящиеся сюда документы.
1926
Юбилей Владимира Дурова
Юбилей – это не только день торжества для юбиляра – это и день подытоживания его деятельности. Очень часто человек творящий и работающий сам не понимает да и не задаётся мыслями о том, какое место занимает он в цепи развития всей общественной лестницы. Ему кажется, что он просто жил, развивался, но он и не мог иначе, что всё, что он делал, тесно связано с развитием только его личности, обладающей определёнными качествами, способностями и наклонностями. Он и не подозревал, что он является в силу своей активности силой или отрицательной, или положительной в трудном и напряжённом процессе общественного строительства[51].
Совсем не случайно то, что Дуров, дворянин, питал такую исключительную тягу к народной массе, что в ней находил он источник своего вдохновения, что для неё творил, бросал свои дерзкие экспромты. Дворянство, прогнившее насквозь, металось в последних судорогах угасающего существования, и естественно, что лучшие из них, наиболее здоровые и жизнеспособные, чувствовали, что задыхаются в этой нестерпимой терпкой атмосфере предрассудков, нелепых законоположений, освящённых веками, жестокого самодурства, пропитанного насквозь презрением ко всему, чему не надо было поклоняться.
Прошло пятьдесят лет с тех пор, как Владимир Леонидович Дуров пустился в свой оригинальный житейский путь. Проходя вместе с ним мысленно эту длинную и трудную дорогу, мы попадаем в круговорот российского государства самодержавного времени. Маленький слабый Дуров носился в нём, как былинка в поле, бросаемая ветром в разные стороны. И как бы не назывался город, городок, местечко, в которые попадал Дуров, везде было одно и то же: внутренне негодующая, ненавидящая, но ещё молчащая масса и доживающие свой век, выжившие из ума, потерявшие всякий удерж российские властители, большие или маленькие, издевающиеся самыми разнообразными способами над этой массой. Совершенно естественно, безо всяких предварительных размышлений или сформировавшихся идей Дуров встал в позицию протестанта по отношению к «сильным мира сего» и явился невольным выразителем того глубокого внутреннего презрения, которое масса чувствовала, но выразить не умела. Из это-го-то внутреннего протеста и родился Дуров, первый политический шут,[52] так блестяще закрепивший свою карьеру популярностью не только в России, но и за границей.
Однако Дуров не остановился на этом. Кроме наблюдательности, способности к быстрому и дерзкому экспромту, он обладал ещё и другими качествами, требовавшими своего оформления и применения на арене его деятельности. Для более успешного выполнения своих цирковых номеров Дуров пользовался животными. Животные не были для Дурова только средством – они стали и его целью. Он любил их и, работая вместе с ними, чувствовал в них верных и близких друзей, загадочную жизнь которых он решил во что бы то ни стало раскрыть. Так Дуров, уже очень своеобразный дрессировщик, использующий методы, дотоле неприменяемые в отношении дрессировки животных, а именно методы не болевые, а поощряющие, становится мало-помалу тем Большим Дуровым, знаменитым зоопсихологом, опыты которого привлекают к себе внимание научного мира.
Действительно, когда приходишь к Дурову, знакомишься с его животными, под его руководством наблюдаешь их, становится как-то само собой понятно, что здесь, что здесь, в этом «уголке» Дурова, совершенно неожиданно реализуется один из важнейших опытов современной науки о рефлексологии, и то, что до сих пор казалось таинственным, чудесным и необъяснимым (покорение животных, определение их поведения волей человека) становится стройной и вполне доступной понимаю каждого мало-мальски образованного человека системой.
51
С этим утверждением А. В. Луначарского согласиться нельзя, ибо истории искусств и литературы имеют немало примеров осознания выдающимися творцами своего величия. Это прежде всего Гёте, а у нас в России – Пушкин, Некрасов, Маяковский, Есенин, Довженко…