— Ривьирстраат 8, да, — повторила дама.
У меня возникло впечатление — столь же необоснованное, сколь и неприятное — что дама знала, где это. Это было недалеко, на окраине старого города.
— Просто поезжайте прямо, и вы заедете на эту улицу с Брюхлаан. Восьмой номер — это четвертый дом по левой стороне.
Я дрожал. Дама смотрела, как мы отъезжаем, но, скорее, задумчиво, чем с любопытством.
Мы отправились в указанном направлении и заехали в жилой район, про который говорила дама: тут стояли небогатые приземистые домики, и я сразу вспомнил улицы своего детства в Пригороде Ватерграафсмеер. Скорее всего, эти здания были построены несколько позже — или незадолго до Второй мировой войны, а если и сразу после, то по довоенным чертежам — и казались еще более безотрадными и жалкими: невысокие двухэтажные дома с плоскими крышами и бетонными зернистыми отштукатуренными стенами, выкрашенными серо-зеленой краской. Внешнее сходство с местами, где я жил в детстве, было на самом деле небольшим, но в основе лежала та единственная, неизбежная, безнадежная мысль: что все неизмеримо ужасно, но самое страшное еще впереди. Я вспомнил мальчиков из клуба любителей игры на губной гармошке, их облегающие, чарующе белые фланелевые мундиры и как летними вечерами их оркестр маршировал по нашей деревне, музицируя — недостижимое счастье, заключающее также безразмерные любовные горести, было начерчено на их знамени; вспомнил любимого кота, погибшего под машиной; вспомнил сурка, которого, скорее всего, до смерти закусала крыса; вспомнил самого красивого из тех гармонистов, наивного, но уже тогда приговоренного молодого блондина-Орфея с нежной фамилией Зутелиф[12], который семь лет спустя умер под пытками в немецком концлагере как герой сопротивления. И вновь я припомнил, что лет до девятидесяти верил, что пианино служит исключительно для того, чтобы играть на нем печальную музыку.
Как и говорила дама, нам нужно было только полностью проехать Брюхлаан, после чего мы попали на Ривьирстраат, где Юрген снизил скорость, а я, сквозь боковое окно, которое, несмотря ни на что, постоянно запотевало, высматривал номер дома.
Таблички с номерами были довольно маленькими, из дешевого металла, различить цифры было практически невозможно из-за облупившейся краски, но у четвертой двери я увидел на фасаде темную мраморную табличку с фамилией ЗВАРТ, высеченную четкими заглавными буквами.
Юрген собрался остановиться.
— Нет, поезжай дальше, — приказал я быстро.
Он удивился, но поддал газу.
— Припаркуйся где-нибудь за углом, на другой улице, — посоветовал я и пояснил — с деловой точки зрения невыгодно подъезжать туда на дорогой машине.
На первом перекрестке мы свернули направо, и Юрген поставил машину через несколько домов от угла, так что ее не было видно из того дома. Я знал, что мой отказ выйти у самой двери того дома не имел ничего общего с шикарным видом или стоимостью машины Юргена, но был последней попыткой отсрочить визит и, если возможно, — но как? — отказаться от него вовсе.
— Что за гнусная погода, — заметил я.
Теперь, когда мотор не работал, свист ветра и стук капель по крыше слышались еще яснее. Несколько мгновений я лелеял дурацкую надежду, что в такую плохую погоду Юргену не захочется шагать по улице и он предложит отложить все это дело на другой раз, но он тут же вышел из машины и, застегивая дождевик на все пуговицы, ждал меня. Ветер все еще был сильный и порывистый, но дождь вдруг пошел на убыль. Холод, еще дома и по дороге сковывавший всю нижнюю часть тела, чувствовался и когда я вышел из машины: казалось, он поднялся наверх к животу и вплоть до желудка.
— Кто будет говорить? Ты? — спросил Юрген.
— Да.
Вокруг, из темных окон, из-за приподнятых тюлевых шторок за нами наблюдали, и мне показалось, что все увидят, что я почти не могу идти от холода в низу живота и в ногах.
Мы опять свернули на Ривьирстраат и, против ветра, пошли обратно к дому в начале улицы. То, что до этого ощущалось как неудовольствие и смутный страх, превратилось в довлеющий надо всем ужас, угрожающий задушить меня.
Вдалеке, прямо у четвертого дома остановился фургон зеленщика. Из него вышел мужчина и по дорожке, выложенной плитками, прошел как раз к двери, возле которой висела мраморная табличка.
— Видишь овощного короля? — сказал я Юргену. — Если, когда мы подойдем, он еще будет пиздеть и отвешивать товар, мы шагаем дальше. Сделаем сначала кружок.
Я уже просчитал, что пока ему откроют дверь и примут заказ, пройдет достаточно времени, и зеленщик все еще будет стоять там, когда мы дойдем до нужного дома. Тогда мы пройдем мимо, я выиграю время и, может быть, пока мы будем ходить кругами, выдумаю какую-то причину отказаться от нашего плана и вернуться домой.