Я протянул руку и потрогал — лишь слегка коснувшись — вьющиеся светлые пряди над загорелой шейкой.
— Как тебя зовут-то? — спросил я.
Мне ответил молодой, нежный голос, ясно и четко, но сначала я решил, что мой слух насмехался надо мною.
— Что ты сказала? — пробормотал я.
Рот юного пойманного звереныша открылся вновь, и в этот раз, кажется, слегка дрожащим голосом, два раза было повторено только что названное имя:
— Сестричка. Сестричка.
Опять молчание. Почти полную тишину нарушало только легкое постукивание нагревающейся под солнцем крыши кузова и журчащее попискивание многих тысяч цыплят в наставленных друг на друга корзинах в грузовом отсеке: благодаря стенам с изолирующим покрытием, этот бессмысленный шум становился слабым и неясным, но все же был чуть слышен.
Я тряхнул головой и сглотнул. Еще ближе к застывшему в ожидании молодому существу — и моя рука коснулась светлого, юного лица, опустилась вдоль шеи, нашла дорожку в открытом вороте блузки и добралась до груди. Девушка, несмотря на мои движения, будто окаменела и только смотрела на меня беззащитно и робко. Теперь я трогал ее нагие, уже женственные, но еще очень свежие холмики, торчавшие вверх, остренькие и крепкие, как половинки сказочного, свежего лимона. Мне показалось, что по телу ее пробежала дрожь, но она по-прежнему не шевелилась.
— А где Братик? — спросил я.
Девушка схватила меня за запястье.
— Что вы имеете в виду? — прошептала она хрипло и вытащила мою руку из выреза.
— Сними-ка куртку, — сказал я. — Здесь становится жарко.
Она не сопротивлялась, и я снял с нее ветровку, аккуратно свернул и положил на пол, под койку. Миг спустя я вновь стоял рядом. В машине стало действительно теплее, хотя жара снаружи еще не полностью проникла сквозь хорошо изолированные стены комнатки.
— Я раздену тебя полностью, донага, — пробормотал я себе под нос, — всю одежду — прочь.
Я заметил, что дыхание мое участилось. Как долго все это будет продолжаться, я не знал, и будет ли моя светленькая испуганная маленькая пленница сопротивляться, я тоже не знал, но понял, что уже не отпущу ее на свободу, пока она, полностью обнаженная, в самой беззащитной и унизительной наготе, не подчинится моей жестокой власти и желаниям. Думая об этом, я чувствовал, как меня наполняет глубокое удовлетворение от мысли, что можно откладывать этот момент сколь угодно.
Я снова сунул руку ей под блузку и в этот раз теребил сисечки, отодвигая их вбок, чтобы потом опять поймать в ладонь.
— Где Братик? — спросил я, в этот раз приказным тоном, обхватывая левую грудь у самого соска и с силой ее сжимая.
— У меня нет брата, — хрипло прошептала она.
Ее серо-голубые, оттененные изящнейшими ресницами глаза метались: быстрым, безнадежным взглядом она искала возможность улизнуть.
— Не выдумывай, — произнес я медленно. — Поняла? Нечего тут выдумывать.
Я расстегнул ее блузку до пояса, потом схватил грудки, смял их в нечто продолговатое и, крепко держа оба прохладных, твердых, но на ощупь бархатных, как персик, плода, потянул изо всех сил так, что ее качнуло ко мне. Ясное ощущение, что этим я причиняю сильную боль беззащитному, безвинному шаловливому существу, в сущности, еще ребенку, — пьянило меня, и у меня закружилась голова.
Внезапно девушка высвободилась, со всей силой оттолкнувшись от меня, подбежала к двери, выходящей в грузовой отсек, потянула за ручку — тщетно; потом подскочила к другой двери, ведущей прямо на улицу, яростно дернула ту ручку и навалилась всем телом, но и эта дверь не поддалась.
Пока она отчаянно боролась с дверью, я смотрел на ее бедра и по-мальчишески мускулистую попку, на редкость красиво напрягшуюся под слегка поношенными вельветовыми брюками, и, наблюдая за ней, на миг почувствовал глубочайшую нежность, которая, однако, не ослабила меня, напротив, вызвала дикое желание мучить ее со все возрастающей жестокостью, оскорбить ее юное, светлое тело немыслимой грубостью.
— Иди сюда, — процедил я сквозь зубы, — скажешь правду, и тебе нечего будет бояться.
Я бросил быстрый взгляд наружу. Парковка, как и прежде, пустовала. Из кузова слышался нарастающий, глухой шорох, на который я решил не обращать внимания. Крыша, нагревшись, перестала постукивать, и тепло проникало в комнатку. Девушка забилась в угол, прижалась спиной к стене и начала потихоньку кричать, вернее, пищать. Я приблизился, чтобы схватить ее, но в последний момент она метнулась в сторону. Я промахнулся мимо плеч и вместо этого обеими руками ухватил ее за пышные, светлые кудри и вытянул из угла в середину комнатки. Увидев в пределах досягаемости прочное, прикрепленное к стене, откидное дубовое одноместное сиденье, я, не выпуская барахтавшуюся девушку, открыл его одним пинком. Присев, я перетащил ее к себе на колени, так что она лежала на животе, перегнувшись пополам, отпустил тонкие волосы, но стиснул накрепко, обхватив рукой вокруг поясницы.