— Если скажешь правду, отпущу тебя домой, — сказал я.
Но, глядя на юное тело, которое тщетно пыталось вырваться, я знал, что лгу: теперь, когда я чувствовал в паху и на бедрах нежную тяжесть ее груди и видел полоску голой, светлой, детской невинной кожи как раз над ремнем, где блузка задралась, выбившись из брюк, сильно обтянувших ее стройные бедра и слегка округлую, теплую — я провел по ней свободной рукой, — по-мальчишески худенькую попку, я знал: я ни за что не отпущу ее, но долго и изощренно, со все возрастающей жестокостью буду мучить; хочу, выбрав какую-нибудь часть тела, пытать ее так долго и сильно, пока от боли она уже не сможет больше сопротивляться или кричать, а только, задыхаясь, с мокрым от слез лицом и сисечками, признается во всем, в чем я ее обвиню.
Я увидел, что рядом, как раз под рукой, возле кухонного шкафчика висит тонкая, украшенная изящной хинделоопской[14] росписью половая щетка, подвешенная за очень длинную — и благодаря тому проникающая во все углы и дыры — рукоятку. В следующее мгновение щетка оказалась у меня в руках и светлыми, беспощадными нейлоновыми волосками я пощекотал тонкую голую полоску кожи моей милой жертвы.
— Где ты бросила Братика? — спросил я.
В ответ она глубоко вздохнула, будто хотела набрать в легкие воздуха, чтобы начать рассказывать какую-нибудь совершенно невероятную историю. Она опять попыталась вырваться. Я усилил хватку, другой рукой перехватил щетку, замахнулся и — пружинисто, с оттяжкой — два раза ударил деревянной рукояткой по нежным полушариям юной, девичьей, но в упругости своей напоминающей мальчишескую, попки. Она пронзительно, слезно вскрикнула, и я подождал, пока она вновь обретет дар речи.
— Нет!.. Нет! У меня… у меня нет никаких братьев!.. — выкрикнула она умоляющим голосом.
— Если у тебя нет братьев, почему тебя зовут Сестричкой? — резонно спросил я.
Не давая ей времени на очередную ложь, я опять нанес два–три сильных удара длинной рукояткой по извивающимся, обтянутым вельветом округлостям. Она вновь закричала, громко, жалобно. Я зажал рукоятку в зубах, освободившуюся руку просунул ей под живот и с бешенством потянул, расстегивая пряжку ремня и пуговицы, за верхнюю часть брюк, стащив их вместе с голубыми кружевными трусиками.
В процессе борьбы ей в какой-то момент удалось выпрямиться, и сейчас она стояла между моих ног; ее теплое, стройное тело, теперь полностью обнаженное от поясницы до колен, было беззащитно и в моей безжалостной власти. Опять заставив ее наклониться и поставив ногу на спущенные брюки с узкими штанинами, чтобы удержать в повиновении барахтающиеся ноги, я как заколдованный смотрел на тускло светящиеся, опушенные, затемненные изгибы ее изящного тела, на упругую кожу.
Я часто, хотя обычно весьма недолго, наблюдал тайную долину мальчишеского тела: на пляже, в раздевалке спортзала или бассейна, в душевой детского дома отдыха; порой с мучительным, мне самому еще непонятным, запретным желанием я восхищался и почитал обворожительные формы красиво сложенного мальчика, но я еще никогда не видел обнаженного девичьего срамного места, разве что на фотографиях или на столь же примитивных, сколь безнравственных рисунках всяких сорванцов. Каждый раз тайно благоговея перед обнаженным мальчиком, я думал, что во всем мире не может существовать ничего более великого, более достойного восхищения и более поразительного, так что я никогда не удостаивал вниманием вульгарные изображения голых девочек, которые мальчишки в школе показывали из-под парты друг другу и мне.
А вот сейчас, когда первый раз в жизни живое голое девичье тело находилось передо мной, на расстоянии вытянутой руки, все вдруг изменилось: в какой-то момент, на первый взгляд это светлое тело показалось мне похожим на мальчишеское, но оно было другим, более загадочным, нежным и ранимым и в то же время бесконечно более потрясающим, чем обнаженное тело мальчика. Это было нечто разительно непохожее на меня, но все же — или именно потому — принадлежало мне, должно мне принадлежать и быть захвачено мной. Мой уже возбудившийся во время пытки Жезл восстал, обретя полный размер и мощность, напрягшись под жмущими в паху шоферскими брюками чуть ли не до боли.
14
Хинделоопен (Hindeloopen) — город на севере Нидерландов, известный своими народными костюмами и вышивкой.