— Зачем ты все время врешь? — прошипел я сквозь зажатую в зубах рукоятку щетки. — Врунишки получают по гадким попкам.
Я раз шесть изо всей силы шлепнул ладонью по голой девичьей попке, на которой уже после ударов щеткой расплылись красные пятна. Во мне поднималось темное, дикое желание повернуть ее к себе лицом и посмотреть на обнаженную срамоту.
— Зачем ты врешь, Сестричка? — пробормотал я.
Она ненадолго перестала кричать и только всхлипывала, подрагивая.
— Просто меня называют Сестричкой, — сказала она хриплым, сиплым, плачущим голосом. — Но у меня другое имя.
— Так ты все-таки соврала, — прошептал я, мое дыхание постепенно учащалось.
Я повернул ее, не выпуская из рук: теперь она лежала на спине, у меня на коленях. В нежном весеннем свете я видел низ живота и юное лоно. Как презрительно и насмешливо я, вслед за своими школьными дружками, говорил о запретных девичьих местах, и как же сейчас был потрясен и растроган при взгляде на ее милую любовную пещерку, по краям чуть затененную бархатными, светленькими волосками. Привычное, боевитое и выпячивающееся вперед мальчишеское снаряжение отсутствовало, но чудесным образом я не воспринимал это отсутствие как потерю, скорее, это притягивало меня, возбуждало и призывало к поискам и победам.
— Как же тебя тогда зовут? — спросил я и угрожающим, и нежным голосом, протяжно и мягко.
Не совсем осознавая, что делаю и зачем, я поглаживал и щекотал лоно девушки упругими нейлоновыми волосками щетки. Прикосновение грубых острых щетинок к нежному девичьему паху, видимо, причиняло боль. С громким криком девушка попыталась, все также барахтаясь, перевернуться, но мне удалось ее удержать.
— Ты забыла, как тебя зовут? — спросил я с притворным дружелюбием, очень приторным голосом.
Я с силой вдавил щетку ей между ног и провел — против жестких нейлоновых волосков щетки — по ее беззащитной пушистой щелке. Девушка хрипло и громко закричала и забилась, тщетно пытаясь вырваться.
Я положил щетку на детский животик, дрогнувший от прикосновения, и ждал.
— Как же тебя зовут? — спросил я снова.
Рыдания затихли, и она прерывисто заговорила:
— Просто Тиция, — запинаясь, ответила она со слезами в голосе. — Тиция.
— Тиция, — повторил я, замечтавшись.
У меня закружилась голова. Через кузов жара уже проникла в маленькую комнатку. Я чувствовал ясный легкий цветочный запах тела, поднимающийся от мягкой, но все же скованной страхом кожи маленькой «Тиции». Я дышал тяжело, кровь стучала у меня в висках и перед глазами расплывались багровые пятна.
Я не понимал, что собираюсь сделать, но знал, что меня ничто не остановит. Я взял ее за плечи, приподнял и заставил прислониться к маленькому кухонному столу. Своим мускулистым телом водилы как можно сильнее прижимая хрупкую девичью фигурку к столу, я расстегнул ширинку и освободил свою мужественность, уже сильно натертую узкими брюками.
— Что ты сделала с Фрицем? — пробормотал я.
Коленями я развел ее ноги и начал бороться за возможность совершить то, что делают звери и люди — то, чего я никогда еще не пробовал, не видел со стороны, но только более-менее представлял себе по столь же скромным, сколь и смехотворным справочникам и извращенным пародиям товарищей.
Я почувствовал, как губки ее покрытой пушком любовной щелки щекочут мой уд, схватил ее еще крепче и с дикой силой вошел в нее. Она снова закричала, и ее плач перешел в крики смертельного испуга:
— Не надо… не надо, — умоляла она, — нет! Нет!
— Почему нет? — спросил я, задыхаясь.
Лицом я уткнулся ей в грудь и поочередно укусил напряженные соски налитых сисечек.
— Почему нет?
Своей мужественностью я проник в нее уже довольно глубоко и получал невероятное, беспредельное наслаждение, оттягивая удовольствие.
— Что ты вытворяла с Фрицем? — прошипел я.
— Я… я еще в школу хожу, — запиналась она.
Вместо того чтобы вызвать сострадание, этот ответ, наоборот, поднял во мне волну желания и жажды мучить ее.
— И чему вас там, в школе, учат? — спросил я.
Ртом я опять искал ее соски. Я сильно укусил каждый, потом, зажав зубами левый сосочек, стал вгрызаться в него сильнее и трепать грудь как пес, поймавший зайца, и процедил сквозь зубы:
— Где эта школа находится?
Я куснул сильнее, и она опять закричала. Я ослабил зажим, чтобы она смогла перевести дыхание и сказать правду.