— Пожалуйста, лейтенант.
Это была совершенно обыкновенная бутылка темного стекла на три четверти литра, наполненная некой жидкостью. Этикетки не было, горлышко — не запечатано, но заткнуто обычной пробкой, полностью ушедшей внутрь.
— Соляная кислота? Или что-нибудь от ревматизма? — ободряюще спросил Матрос.
Я повертел бутылку в руках и посмотрел сквозь нее на свет. Дно бутылки было вогнутое, с него поднимался легкий осадок, и, судя по форме бутылки, вряд ли внутри какое-нибудь химическое или моющее средство.
Джонни, достав перочинный ножик со штопором, принял у меня бутылку. И будто проявляя существенный интерес к содержимому бутылки, я смотрел, как он собирается ее открыть. Я мог теперь, не вызывая подозрений, следить за каждым его движением, и мои мысли, как заколдованные, были прикованы не к бутылке или ее содержимому, а к рукам Джонни — с крепкими, но в то же время трогательно тонкими запястьями, двигающимися споро и все же с мальчишеской неловкостью. Вкрутив штопор в пробку, он сел, устроился поудобней и, зажав бутылку между колен, потянул. Он сидел ко мне боком, и я смотрел на его идеальный, четко очерченный и приоткрытый рот: за темными, влажными губами были видны крепкие, чуть неровные, но хищно красивые мальчишеские зубы. Пока он с силой тащил штопор, я глядел, как у него на шее под матовой загорелой кожей напряглась вена или мышца.
— Крепко сидит, — отметил Матрос.
Перочинный ножик Джонни был простой и дешевый, со штопором без удобного упора.
У меня появилось какое-то странное, непонятное предчувствие. Пока Джонни, постепенно усиливая хватку, вытягивал пробку, мной овладела причудливая мысль, что лучше было бы не открывать бутылку, а оставить ее закупоренной, где-нибудь закопать или сделать что-то еще, лишь бы спрятать так, чтобы никто не нашел.
Пробка действительно сидела в горлышке на удивление крепко, и первые попытки Джонни были безрезультатными.
— Слушай, попробуй сначала чуть вдавить пробку, — посоветовал Матрос. — А потом опять потянуть. Тогда она расшатается.
Но Джонни продолжал тянуть все с большей силой.
Наблюдая за ним, я все яснее понимал, что будет лучше, если бутылка никогда не откроется, будто внутри — опасная жидкость или смертельный яд.
Шейные мышцы у Джонни напряглись, как канаты, и он что-то проворчал сквозь зубы. В этот момент, будто в короткой, неделимой временной вспышке, я увидел — или это была игра моего воображения, — как из его горла поднимается огромный красный фонтан или завеса, точно большая распускающаяся роза, закрывая его лицо от моего взгляда. Картинка исчезла столь же быстро, как и появилась. Неужели мне так сильно передалось напряжение Джонни, что у меня самого перед глазами пошли красные пятна?
Тем временем Джонни расшатал пробку. Верхняя ее часть, слегка грязная и заплесневелая, появилась над горлышком. Мое предчувствие, что эту бутылку по каким-то причинам лучше не открывать, превратилось в отчетливое беспокойство, но я заставил себя замолчать, когда стало ясно, что это неотвратимо.
Джонни вытянул пробку наполовину, схватил ее и выкрутил полностью из горлышка с безупречной ловкостью, очень осторожно, без малейшего хлопка. Он понюхал жидкость, пожал плечами и протянул мне и бутылку, и пробку. Рассмотрев вблизи влажную, фиолетовую нижнюю часть пробки, я тоже понюхал горлышко, от которого поднимался кисловатый, но знакомый бодрящий запах.
— У тебя стакан есть? — спросил я.
Джонни достал алюминиевую кружку, и я передал ему честь разлива. Судя по цвету и запаху, из бутылки полилось хорошо сохранившееся красное вино.
— Никогда не угадаешь, — сказал Матрос. — Это что, вино?
Я кивнул.
— Вино — это не для меня, — заявил он очень убежденно. — У нас была вечеринка, не помню уже, когда. И что? Кто-то принес бутылку вина. В общем, он ее принес. Попробуй, говорит. Прям как по роже дали, честное слово. Нет, это ерунда.
Немного подумав, он добавил:
— Если никто никуда не торопится, я пойду еще посмотрю. С виду не скажешь, но в глубине там много чего лежит, это точно. Квадратные бутылки тоже, я видел. Если только смогу достать.
Мне нужно было решить, можно ли ему сходить туда еще раз.
— Ты без прикрытия, — попытался я возразить, но по тону, каким это было сказано, Матрос уже понял, что я не хотел запрещать ему новую экспедицию.
Когда он неспешным шагом уходил, меня посетила смутная мысль, что именно сейчас произойдет нечто бесповоротное и безвозвратное. Захотелось позвать Матроса обратно, но, собственно, почему? Времени было навалом, море времени, вечность.