— Мы знаем, что в девичестве у вас был травмирующий опыт, и что страдания ваши были велики, — услышал я торжественный, но все же полный тепла голос Королевы. — Мы также знаем, что эти страдания подвигли вас отвернуться от грешного мира и в очень юном возрасте вступить в Орден, почетным членом которого вы сейчас являетесь, — продолжала Королева в мертвой тишине. — Но какими бы тяжелыми ни были эти страдания, они не сделали вас бесчувственной или равнодушной к нуждам других. Наоборот, это подвигло вас впредь видеть свое призвание в том, чтобы окружать обильной сердечной заботой девочек из детского дома и защищать их от страданий и опасностей в миру. Вы вступили в Орден, будучи очень молодой, и каким-то чудесным образом, вы, Сестра, остались молодой, потому что нам стало известно, что все и повсюду, как старшие по званию, так и ученицы, называют вас не сестрой, но уменьшительным производным этого слова, в котором чувствуется нежность.
По всему моему телу прокатилась дрожь, и я почувствовал присутствие невиданно большого горя, настолько же печального, сколь необратимого, и которому я… да, которому я был виной… Далекое воспоминание будто приблизилось и начало принимать очертания, но еще не сформировалось в узнаваемый образ.
— Неисповедимы и неведомы для нас, людей, пути Господни, — говорила Королева, — Никто, кроме Него, не знает, почему вам было назначено новое, по-настоящему тяжелое испытание, испытание, следам которого мы все сейчас скорбные свидетели.
Здесь голос Королевы задрожал, но она быстро взяла себя в руки.
— И вы можете гордиться, — продолжала Ее Милость, — что эти новые великие страдания, это новое испытание не было случайным несчастьем, которое произошло помимо вашей воли, но что вы сами пошли на него по велению своей героической души. Как скоро по всей стране на площадях, улицах и в публичных собраниях объявят всему нашему народу глашатаи и государственные провозвестники: вы, не дорожа собственной жизнью или телом, бросились прямо в огонь, чтобы спасти двух девочек, окруженных пламенем. Вы не знали заранее, сможете ли их вызволить. И не знали, выберетесь ли сами из огненного моря и как это сделать.
Все это время я смотрел в сторону, на будущего рыцаря. Она глядела прямо перед собой, ее глаза светились спокойствием и умиротворенностью, изящные, еще почти по-девичьи молодые губы, казалось, улыбались. Да, теперь я был уверен, что когда-то уже видел и знал эти глаза, эти губы, и что с этим воспоминанием связано какое-то событие из темного прошлого, нечто катастрофическое…
— Мы видели ваши портреты в молодости, — продолжала Ее Милость, — И женщина лучше других может понять, что это значит для женщины, когда вот так навсегда изуродовано ее лицо и внешность вообще. Как нам иногда тяжело продолжать верить в любовь Господа! И все же мы верим, что ваша судьба чудесным и величественным образом открывает нам дела Господни.
Голос Королевы вновь задрожал, но через несколько секунд она, пересилив свои чувства, продолжала.
— Мы решили наградить вас знаком отличия одного, с давних времен высокочтимого Ордена, но, в сущности, вам это человеческая награда не нужна, и вам не нужны знаки отличия этого нашего Ордена, потому что вы носите уже видимые всем знаки отличия — нами, людьми, в незнании воспринимаемые как безгранично жестокое Провидение, — которыми Бог захотел наградить вас. Да, действительно, мы можем сказать: «Ты Бог сокровенный… Истинно, о Господь, ты есть Огнь Поядающий…»
Я опять посмотрел в сторону и увидел, как из прикрытых глаз той, к кому обращена была эта речь, текли слезы, а ее губы, неповрежденные губы, трепетали. Ах, когда-нибудь будет нам утешение, искупление за все?..
— Я не хочу говорить лишнего, — продолжала Королева. — Попрана, да… Но в этом попрании бренного тела навсегда освящена ваша душа. И, где бы вы, милая Сестра, не были, не присутствовали, вы всегда сможете показывать свое лицо не стыдясь, с гордостью.
Разные мысли роились у меня в голове, вначале я не мог привести их в порядок. «Попрана?.. тело?..» Не значат ли эти слова нечто большее, чем то, о чем говорила Ее Милость?.. Да, теперь я вдруг вспомнил… Да, будто меня поразила молния, теперь я вспомнил, кто это… чьи это глаза и губы… и какое необратимое прошлое вернулось ко мне, навечно осужденному… Ах, Матерь милостивая, пусть она в сердце простит меня… бедная сестричка…