Однажды у огромного циркового шатра я увидел привязанную около него гнедую лошадь… Она была так худа, что выпирали ребра. От старости шкура потеряла блеск. Но самое удивительное – на спине у нее, в том месте, где обычно кладут седло, была глубокая впадина. Почему она образовалась, я представить себе не мог, но лошадь от этого выглядела неимоверно жалкой.
Всякий раз, когда меня выставляли в коридор, я размышлял об этой лошади. Может быть, она так же, как и я, ленива и ни на что не способна и за это ее нещадно избивает хозяин цирка? А потом удивляется, почему его лошадь дошла до такого состояния, что вот-вот подохнет. Но все-таки жалеет отправить ее на живодерню и из года в год тащит сюда и ставит подальше от посетителей цирка, чтобы те не увидели ее… Думая об этом, я ловил себя на мысли, что, наверно, и лошадь, вытянув шею и ощипывая листья с каштана, к которому была привязана, шепчет: «Да-а, вот такие-то дела».
Я всегда любил наблюдать за тем, что происходило вокруг меня. Греясь на матрасе, вынесенном сушиться на солнце, я самым серьезным образом думал о том, как было бы хорошо, если б пришли к концу отпущенные мне в этой жизни дни. Иногда в школе устраивались загородные экскурсии – нас учили выкорчевывать деревья, таскать за плечами тяжелые ивовые корзины, а я в это время, бездумно подперев щеку, сидел на земле и неотрывно смотрел, как солнечные блики пляшут на протекающей вдали широкой реке. «Эй, Ясуока! – окликал меня Аокава-сэнсэй. – Что ты там делаешь? Все работают не покладая рук, один ты прохлаждаешься. Разве это честно?» Что я мог на это ответить? Вроде бы куда-то смотрю – и не смотрю. Вроде бы отдыхаю – и не отдыхаю. Молчу – что мне остается делать, – а брови Аокава-сэнсэя изгибаются треугольниками, глаза зло сверкают, и толстая его ладонь влепляет мне звонкую пощечину…
Больше всего на свете любил я прогуливаться у балаганов, построенных в праздничные дни в храме Ясукуни. Для мальчишки моего возраста выставленные там оборотни с длинными шеями-явное жульничество, – состязания боксеров с дзюдоистами особого интереса не представляли. Поскольку празднества приходились на школьные каникулы, дружная компания наших учеников отправлялась в Хибия, Синдзюку, на ревю или в кино. Я же любил развлекаться здесь, в храме. И бродил по саду в людской толпе.
…Теперь и не припомню, почему я в тот день оказался в цирковом шатре. Усевшись на грязную отсыревшую подушку, которую я положил на устланный циновками пол, я рассеянно смотрел бесконечное представление: медвежью борьбу, хождение девушки по канату и всякие другие номера. Вдруг от удивления я вытаращил глаза… На середину арены вывели ту самую лошадь. Я возненавидел хозяина цирка. Неужели он решил выставить на посмешище эту клячу лишь потому, что не хочет зря кормить ее?
Лошадь – ее вывел под уздцы мужчина в бархатном костюме, расшитом золотым галуном, – шла понурившись, вихляя из стороны в сторону своим вогнутым хребтом. Седла на ней не было, а походка такая, что казалось, будто грудь, прикрытая сеткой из золотых нитей, и круп существуют сами по себе. После того как лошадь сделала круг по арене, оркестр вдруг громко заиграл. И она стремительно помчалась вперед.
Зрители не верили своим глазам. По мере того как оркестр набирал темп, лошадь неслась все быстрее. И тогда стоявший на высоком помосте акробат вскочил ей на спину – как раз туда, в эту самую впадину. Раздались аплодисменты.
Вот тебе на: значит, лошадь – звезда этого цирка? С человеком на спине она удивительно оживилась. И начала демонстрировать головокружительно смелые трюки, на какие только была способна лошадь, – отработанные в течение многих лет акробатические номера. Она танцевала под музыку, совершала странные движения, отбивая такт то передними, то задними копытами, становилась задними ногами на подставку… Что с ней произошло? Я был поражен. У меня стало легко на душе от одного сознания, что я заблуждался на ее счет.
Я глядел затаив дыхание на лошадь – она, проскочив через огненный обруч с тремя девушками на спине, стоявшими друг у друга на плечах, неслась по кругу – и вдруг, опомнившись, начал бешено хлопать в ладоши.