И-Тин тормошил Гермогеновну — надо было поесть. Дети вытащили из буфета принесённый дворничихой хлеб. Часть солёной рыбы решили сварить, чтобы был суп на первое. Виталик, разглядывая кости, сделал научное открытие — эта рыба умела ползать. Зоолог похвалил мальчика, пообещал взять его к себе в аспирантуру, когда сам станет профессором. Пока готовилась уха, китаец достал мензурку, запихнул в неё кусочек ваты и начал фильтровать мутную жидкость. Запахло медкабинетом.
Солнце заглянуло в окна Цветковых, в природе совершался круговорот — прощай, тьма, теперь они до осени будут ужинать с лучами и весёлыми зайцами.
Это был замечательный праздник, правда, от разбавленного спирта и солёной рыбы у мамы заболело горло, но от горячей ухи всё прошло. Хлеб крошили в суп, посыпали зеленью — ростками горошка. Ели из кузнецовских тарелок с кобальтовым ободком и зелёным узором. Озарённая страшной догадкой Машенька в смятении покинула кухню — это была не рыба, это был её бедный муж!
Дети отправились чистить зубы в ванную, теперь там казалось не так темно и холодно, в окошечко лился весенний свет и кивал псевдоготический шпиль. Маруся давно туда не заходила и теперь с радостью встречала родные забытые мочалки и гранёные флакончики на треснувшем умывальнике. Над крышей свободно и торжественно перекликивались чайки, раздражённая ворона каркала в ответ свой «невермор». Дети завизжали в восторге, Аня с китайцем вздрогнули от неожиданности — вдруг загорелись лампочки, дали электричество.
Хитрый И-Тин, поняв, что Цветковы потеряли кормильца, решил прогуляться на Петроградскую сторону в Институт вакцин и сывороток — там работал коллега Привозов, в мирное время они часто сходились у Цветковых за чайным столом.
Глава четвёртая
Система полковника Смолова и майора Перова укоренилась на Мшаве: высокими темпами шла стройка бараков, заключённые не умирали, на грядках, воспользовавшись коротким, но жарким вологодским летом, пёрла ботва моркови и свёклы, лезли лианами, свивались змеиными кольцами мощные стебли огурцов. Пора было окучивать картошку и покончить с сомнительным стрелком Цветковым: Калибанов ему не доверял.
Перед началом войны, в весеннее тёплое время, из лагеря сбежали две заключённые. Они спрятались на болоте, их не нашли. Иногда начальник, терзаемый злобой, ходил гулять на чищь и мшаву в надежде напасть на следы беглянок. У них был шанс выжить, потому что несознательные деревенские люди могли их пригреть, в лесах стояли охотничьи избушки с печками и запасом крупы. Но скорее всего, они снюхалась с водяным хозяином и теперь живут в трясине. Надо бы их найти и пустить в расход.
С длинным шестом, в сапогах, Калибанов прыгал по кочкам, принюхивался к болотному дурману, слушал, как гига гигает. Он прекрасно знал, где поджидает опасность, ловко обходил стороной смертельные колодцы, на дне которых сидели немытики. Калибанов был их сильнее: у него бельё было специально переодето на левую сторону, в кармане лежало удостоверение в обложке, оклеенной красным сукном, — верное средство от лихого глаза, от думы своей, от разноглаза, от двоезуба, от троезуба, от мужика от колдуна, от бабы от колдуньи, от девки-долговолоски, от бабы-пустоволоски, от лесного, от водяного.
— С воды пришло — на воду поди, с лесу пришло — на лес поди. Которы слова неговорёны, те будьте приговорёны, задние вперёд, передние назад. Слова мои в роте, замок в море, ключи на небе, ударный труд — дорога домой.
— Товарищ капитан! Разрешите обратиться! Что это вы бормочете? — стрелок Цветков прыгал по кочкам вслед за начальником, совершенно не понимая, зачем они отправились на эту странную прогулку. Калибанов позвал его за «рыжицками», а привёл на болото.