Обнаружив, что Аня взяла чужих детей, Крупов впал в бешенство. Он очень уставал, работая над оборонными изобретениями и выдвигая рационализаторские предложения. В его квартире взрывной волной выбило стёкла, он рассчитывал жить пока у Цветковых, чужие ему мешали. Не смущаясь присутствием Виталика и Марты, Крупов кричал, что не сможет всех прокормить. Анна Гермогеновна отвечала, что если голубка снесла только одно яйцо, ей надо подложить другое, потому что на одном яйце голуби сидят нетвёрдо. Инженер говорил грубости и махал руками.
Машенька появилась на кухне, она была возмущена недостойным, немужским поведением Крупова: вместо того чтобы отвести возлюбленную в «Художественный» на американский фильм «Три мушкетёра», орёт так, что в дворницкой слышно.
Потеряв терпение, Машенька вцепилась Крупову в кисть руки, инженер в ужасе рванулся, загнутые назад Машенькины зубы сильнее впились в потную плоть. Анна Гермогеновна принялась лить змее на голову водку, обожгло глаза, Машенька ослабила хватку, Крупов вырвался и убежал. Он был обижен — благодаря ему Цветковы не умирали, он отдавал им почти всё, что имел, и вот она, награда. Машенька тоже обиделась — повреждённые глаза стали хуже видеть, вот она, женская солидарность.
Змея решила полюбить одного Виталика, ложилась на него пёстрыми кольцами, обвивала шею, пробовала нос и ухо раздвоенным языком, целовала и утешала. Аня боялась, что новая мамочка задушит в объятиях спящего Виталика, но мальчик уверял, что сразу почувствует, если кольца начнут сжиматься с особой силой.
Анна Гермогеновна не могла отоваривать карточки — не было терпения стоять на морозе в очередях. За неё это ловко делала Гуля: какие-то женщины ей помогали, занимали места, дежурили. Раз в неделю дворничиха приносила Цветковым хлеб. Очень хотелось мяса. Крупов иногда появлялся с салом, обиженный, злой. Совал кусочек сала Марусе и уходил.
Аня варила суп: один почтарь в неделю на ведро воды. Увидев Аню, голуби принимались довольно курлыкать, выпячивать грудки. Из перьев дети делали дикарские уборы, играли в индейцев-выживателей, Виталик называл себя Великий жрец, тётю Аню — Великая мать. Мальчик собирал все голубиные косточки, складывал их в идеальном орнитологическом порядке, дети любовались скелетом, потом разгрызали и разжёвывали хрящики и кости.
Поленница таяла на глазах, Анна Гермогеновна не выпускала детей на улицу, сама ходила искать дрова, приносила мокрые пальто, сушила их, распарывала и совала в печку вместе с галошей на растопку. Тяга была отличная, резиной совершенно не воняло. Выкопала крест Гермогена Ивановича, притащила домой, испугав на лестнице суровую коммунистку, распилила, сожгла.
Вера Сергеевна давно ничего не ела кроме кипятка. Из дворницкой и от Цветковых тонкими струйками тёк на лестницу мучительный запах тёплой еды. Вера Сергеевна остервенело била ломом по чистым уже ступенькам, выражая протест фашизму, мещанству и всему человечеству.
Она вдруг возненавидела Аню Цветкову. Однажды утром ворвалась в квартиру и, пугая детей, стала ругать маму за мародерство, грозить расстрелом. Выглядела она ужасно — серая, тощая, с трясущейся головой.
Оказалось, что Анна Гермогеновна мародёрствует в морге под открытым небом на улице Репина, ворует у мертвецов пальто и галоши. Хорошо ещё, что Вера Сергеевна не знала, что творится на чердаке, где мама расхищала социалистическую собственность, цинично распиливая деревянные перекрытия. Явилась наводить порядок заступница-Машенька, но коммунистка так страшно застучала ломом, что змея решила сдаться без боя: схоронилась под буфет, там, почувствовав расстройство, малодушно наложила кучу с крысиной шкуркой.
Вера Сергеевна не хотела уходить от Цветковых, казалось, она не понимала, что находится не у себя, сидела на полу в коридоре и глухо ругалась. Пришёл Крупов, коммунистка стала отчаянно кричать, что надо прорывать блокаду, потому что люди умирают без хлеба. Инженер тоже стал кричать — довольно страшные вещи. Склонившись над Верой Сергеевной, он отвечал, что нет никакой блокады, что завод получил двести тонн комплектующих деталей, отправил на фронт миллион снарядов и совершенно непонятно, почему Вера Сергеевна не получает достаточно хлеба. «Нет блокады! Нет блокады!» — дышал на женщину луком ведущий инженер. Вера Сергеевна словно окаменела, потом вскочила и сказала, что считает своим долгом донести на Крупова, что его будут судить за клевету на партию и пораженческую агитацию по всей строгости военного времени. «Валяй! Лом забыла!» — крикнул в спину коммунистке изобретатель-клеветник.