Самые опытные так — не просыпаясь — даже дорогу у прохожего спросить могут, а потом по ней и пойти. И проснуться, только когда до места дойдут. Правда, недостатки тоже есть — с полноценным сном эту дрёму не сравнить, конечно. И усталость, хоть и медленней, но всё равно накапливается — рано или поздно спать лечь придётся. А еще — насчет того, что «всё слышу и вижу», это я, конечно, соврал. Вижу и слышу столько же, сколько простой человек обычно видит и слышит — так правильней будет. Бодрствуя, я раз в сто больше примечаю. Потому-то дремать так допускается только если опасности никакой не предвидится. Когда сквад куда идёт, минимум треть егерей должна бодрствовать и бдить даже больше обычного — бестии про нашу привычку дрёмой дорогу коротать, знают и не раз уже этим пользовались. И не всегда безуспешно.
Вот и сейчас — дремлю я, дремлю и вдруг понимаю, что какая-то бестия уже несколько секунд рядом со мной стоит — подкралась без шума и резких движений, вот я её и не заметил сразу. Понятное дело, откуда тут взяться бестии, кроме как из повозки нашей, да вот это я уже чуть позже сообразил — когда проснулся окончательно. Меч от шеи вольповой отвёл, вбросил в ножны и выдохнул зло:
— Vae! Креста на тебя нет! Жить надоело? Нельзя так к егерю подкрадываться!
— А как можно? — ничего не выражающим голосом поинтересовался вольп, обошёл меня, поднял голову навстречу скупому осеннему солнцу, замер, прикрыв глаза и вытянувшись стрункой. Только сейчас я заметил, что вольп стар — шерсть тусклая, неровная и уже не огненнорыжая, а хорошенько присыпанная солью и перцем; белые косматые бакенбарды свисают по бокам острой морды, длинные седые кисточки торчат из ушей — лет тридцать ему, пожалуй. Если по людским меркам, то шестьдесят-семьдесят — порог дряхлости.
— Зачем вышел? — спросил я неприязненно. Пожалуй, даже слишком неприязненно — общаясь с врагом, выдать голосом эмоции, значит, проявить слабость. Уж вольп-то, небось, такого не допустит, хотя — готов поклясться — добра мне не желает: семь лет назад он в самом расцвете сил был, и, стало быть, застал разгар Красной Охоты во всей её мерзкой красе.
— По обществу твоему соскучился, — не открывая глаз, ответил вольп. Шевельнул ушами.
Помолчал полминуты.
— Молюсь.
— Что?! — я не смог сдержать удивления. — Но кому? Ведь Кицу мертв — я сам видел…
И уже только сказав, задумался — не лишнего ли ляпнул. Оно конечно, на зверобога ихнего нас тогда половину регимента отправили, так что возьми любых двух егерей — и один из них наверняка в том предприятии участвовал. Но одно дело предполагать подобное, а другое — знать, что вот он, убийца твоего бога, стоит рядом, жив и жизнью доволен.
Сдается мне, я только что порядком увеличил свои шансы не проснуться в один из ближайших дней.
Вольп, однако, сильно расстроенным не выглядел.
— Шем-Шельх — не может умереть. Вы его не убили, вы всего лишь уравняли наши шансы.
«Шем-Шельх» значит «Огненный Отец». Это вольпы своего зверобога так называют.
Кстати и «вольпы» — это имперское слово, от ромейского «лиса» произошедшее. А сами они себя «шельхалу» называют — огненный народ, то есть. Про то, что Кицу мы не совсем убили, это я уже слышал раньше. А вот фразу насчет «уравняли шансы» не понял.
— Не понял.
Вольп открыл глаза, обернулся.
— Так ведь своего бога во плоти вы тоже убили, разве нет? И теперь он не может к вам являться и напрямую помогать.
— О каком боге ты говоришь… а! О Христе, что ли? — я хмыкнул, — да брось. Христиан в империи ладно, если одна десятая наберется.
Даже меньше, я думаю. До Смутного-то века христианство в силе было — вроде как последние императоры Ромы сами христианами были и по всей Ромейской империи своей вере распространиться помогали. Да только вот бестии одним лишь своим появлением церкви Христовой здоровенную свинью подложили — ибо не было о такой напасти в священных писаниях христиан ни полслова. Оно конечно, можно и между строк их читать — да что там! Как по мне, так эти все «священные писания» только между строк читать и можно, а то в них порой такие непотребства проскакивают, что буквально такое понимать просто тошно выходит. Так вроде и священники христианские из неудобного положения вышли — меж строк свои писания читая — благо волки, лисы, медведи и бесы всякие, облика богопротивного, в них во множестве упомянуты. Но всё равно — пристального рассмотрения такие толкования не выдерживают, потому и слаб нынче в Империи храм веры Христовой. О чем я и сообщил.
— Мало кто сегодня в Христа верит, да это мне и неудивительно. Я и сам не верю. По мне, так из нынешних религий вера в Единого наиболее подходящей кажется.