— А разве твоя смерть сама по себе не расстроит планы твоего дома? Ведь сведения, которые ты…
Вольп часто задышал с фырканьем — засмеялся. Я замолчал, кляня себя (а еще больше — Дерека) за тугодумие — как же — решили, что вольпов перехитрили. Убьём посла, дескать, и получится, что он нам какую-то информацию задаром отдал. Да-да, конечно. Вольпы, небось, такой поворот с самого начала предусмотрели. Надо думать, информацию, от сенаторов полученную, «посол» наш передал по назначению в первый же день — мало ли способов, кроме того, чтобы самому без малого месяц ехать под присмотром злейших врагов. С чего мы вообще решили, что повозка с охраной ему нужна для защиты?
Добрался же он как-то без посторонней помощи до Бурдигала, что бы ему обратно тем же путём не уйти? Но нет, им нужны были коварные егеря, которые, на глазах у неких наблюдателей, злодейски убьют полномочного посла мирной страны и закопают его в лесочке. А мы и повелись, бараны. Одно непонятно — долг долгом, но что-то я раньше про вольпов с суицидальными наклонностями ничего не слышал.
— Почему ты хочешь умереть? Кроме того, чтобы насолить егерям? — прямо спросил я. Не люблю околичностей. Да и вообще — мы люди простые, это все знают. И хорошо — очень жизнь упрощает, кстати.
Вольп молчал с минуту, не меньше — я уже решил, что ничего он мне не ответит. Но он ответил.
— Ты слишком удачлив. Я не очень хорошо различаю человеческие лица, но это ведь тебя я оставил в живых под осыпью тогда, восемь лет назад?
Заныла правая щека. Я до хруста сжал зубы и слушал дальше.
— Выжить одному из трех десятков — такое сразу сводит на нет запас удачи обычного человека. Но ты дожил до сегодняшнего дня и удача до сих пор сопровождает тебя. Только благодаря ей уже на третий день нашего пути ты получил в руки отличное оружие против меня, которым и пользовался при каждом удобном случае. Пользовался слепо и напропалую, но, тем не менее, смог помешать выполнению моей задачи. Не будь я настолько расшатан твоими выпадами, я бы никогда не дал тебе шанса заподозрить, что сам стремлюсь к смерти. Да. Ты удачлив, но я тебе не завидую. Ты чрезмерно удачлив.
Твой бог не сводит с тебя своего взгляда, значит, он уготовил тебе особую судьбу. Яркую, но незавидную. Таково правило. Но ты, я вижу, уже весь извелся от нетерпения, ожидая ответа на свой вопрос. Потерпи еще чуть-чуть. Ты ведь знаешь, что является наивысшей ценностью для нас, шельхалу?
Я кивнул, но он и не ждал ответа.
— Конечно, знаешь, ты же егерь, ты не можешь не знать. Сколько раз мы сами шли навстречу смерти только потому, что в ваших руках были младшие наших домов? Хотя вы никогда не держали своих слов и убивали младших сразу же, как они переставали быть вам полезны в качестве приманок. У вас ведь даже шутка была на этот счёт — что нельзя надолго разлучать родителей и детей.
И правда, была. Вот только он-то откуда знает? Во времена Красной Охоты вольпов в плен не брали и разговоров с ними не вели. Хотя… догадываюсь, где он мог её услышать — от одного из егерей, взятых вольпами живьем.
— У меня было двенадцать сыновей и двое дочерей. Жизни тринадцатерых из них унесла та бойня, которую вы называете «Красной охотой». Вторая моя дочь была, от моего семени, рождена рани из дома Тен-Таро и я полагал, что старейший дом позаботится о ней лучше, чем дикий шальх из дома-без-корней. Я ошибался, — вольп вынул откуда-то свернутый трубочкой листок и протянул мне. Я покачал головой:
— Разверни сам, — ну и что, что он мне его голыми лапами протягивает. Он сам только что признался, что помереть собирается, а по части ядов вольпы — мастера, до сих пор никем не превзойденные. Вольп дернул уголком губы, обнажив на мгновение клыки, но свиток развернул. Картина. Дорогущая. Такие, на заказ рисованные, от ста драхм стоят. Я первый раз услышал — не поверил. Сто драхм за кусок пергамента! И это еще за самые мелкие — с фибулу размером. Такого размеры парсуны, что вольп в руках держит — драхм на пятьсот тянут. Ну не знаю, может, в те времена, когда эту рисовали, они и подешевле стоили — всё ж спроса тогда на такие картины побольше было. Хотя не думаю, что вопрос цены заботил бывшую владелицу этой картины. С неимоверным тщанием (каждый волосок отдельно вырисован) на ней была изображена вольпа. Холёная, нос вздернутый, взгляд надменный.
Вся в шелках и кружевах, между ушей тонкая сеточка висит, россыпью драгоценных камней украшенная, на шее ожерелье, один только вид которого на немалую сумму тянет.