На изгибе локтя, на, украшенной золотой вышивкой, кожаной муфте, ручная лисичка сидит. Выражение глаз — под стать хозяйке, а с ушей золотые сережки свисают. Н-да. Не знаю, на какой эффект вольп рассчитывал, но у меня эта картинка только удовлетворение злорадное вызвала. Потому что я уже догадываться начал, каким будет продолжение рассказа.
— Ты понял, — вольп убрал картину, — да, она попала в… бордель. Я узнал об этом слишком поздно. Я не застал её в живых, да оно и к лучшему. Но у неё были дети… восемнадцать из них были живы по сей день.
— И ты убил их.
Вольп закрыл глаза.
— Я ответил на твой вопрос?
— Да.
А что тут еще скажешь. Вы сами сюда пришли. Мы вас не звали.
Вольп откинулся на спинку скамьи и положил голову на грудь.
— Вот и хорошо. Потому что я утомился и желаю отдохнуть.
К стыду своему, что имел в виду вольп в начале того разговора, я понял только когда лодка уже отчалила от берега. Бестия, завернувшись в свой цветастый то ли халат, то ли плащ, сидела на носу лодки, лодочник косил на неё глазами и старательно изображал испуганное удивление. Получалось у него отвратительно, мне, во всяком случае, на его потуги смотреть было тошно. Наверняка заранее предупрежден и уже неделю тому знал, кого ему придётся везти на другой берег — зря, что ли, эта лодка оказалась единственной на добрый десяток миль береговой черты, даром, что тут столбовой тракт к реке выходит.
Сдается мне, потратив часик, я бы запросто вышиб имена всех тех, кто готовил лодочника к сегодняшней встрече, но мне было просто лень. Да и не моё это дело, что еще важнее. А вот фраза вольпа, — «я на тебя рассчитываю», — мне вдруг вспомнилась. Тогда я не придал ей значения — я ж еще всего не знал. «До Истера» — раза три он тогда повторил. Ну да.
Сдается мне, не на защиту до Истера он рассчитывает. А на то, что будет после Истера. И вот об этом — о том, что будет после, я и раздумывал все десять минут, пока мы пересекали реку.
В принципе, мне можно было и из лодки не выходить — заодно и лодочник бы доложил «кому надо», что вольпа мы на тот берег целехонького доставили. Но мне не хотелось, чтобы лодочник наш последний разговор слышал, а без разговора я бестию отпускать тоже не собирался — что это за месть такая, что даже насладиться как следует видом поверженного врага не выйдет? Поэтому, когда вольп, выйдя на невысокий берег, сделал два шага в сторону первых деревьев и обернулся, меня поджидая, я кивнул ему, бросил мелкую монету лодочнику и шагнул следом. Мы молча прошагали пару стадий, потом, идущий пасов на десять впереди, вольп остановился и обернулся. Я тоже остановился, не спеша сокращать расстояние.
— Делай своё дело, человек, — вольп оскалился краем рта, — думаю, никогда еще у тебя не было столь легкой добычи.
Я покачал головой.
— Нет. Я не стану тебя убивать. Уходи.
— Нет? — он поднял голову, и глаза его сверкнули блеском расплавленного золота, — нет?! Я — последний из дома Шейрас, десятки егерей и тысячи простых людей убиты моим домом, и я ничуть не сожалею ни об одной из этих смертей. И ты отпустишь меня живым?! Тебе не приходило в голову, что я просто придумал историю о том, что желаю собственной смерти именно для того, чтобы ты меня сейчас отпустил?
Говоря это, он всё ближе и ближе подходил ко мне и остановился, не дойдя трех шагов.
— Приходило. Но знаешь, ты её не придумал. Вы и в самом деле очень привязаны к своему дому и к своим щенкам. Уж это-то я знаю. И про странную эпидемию среди бордельных вольп — тоже наслышан. Можно, конечно, допустить, что ты перерезал десяток незнакомых тебе вольп, чтобы слухи об этой резне потом подтвердили твою историю и, в конечном счете, спасли тебе жизнь, но… не думаю. Это чекалка какая-нибудь могла бы такое устроить. Вы, вольпы, все ж не настолько сильно за жизнь цепляетесь. Так что, думаю, ты мне правду рассказал. Наверное, это и в самом деле ужасно — своими рук… лапами убить всех детей — своих и своего дома. И не надейся, что я помогу тебе избавиться от этого груза. Живи с этим.
Вольп наклонил голову. Оскалил зубы в легкой улыбке.
— Восемь лет не прошли для тебя даром. Быть жестоким, во всяком случае, ты научился.
Полагаю, я это заслужил.
Я промолчал.
— Прошу у тебя прощения, за эти восемь лет. Будь у меня возможность повернуть все вспять, я бы тебя тогда убил. Прощай.
Он извиняется передо мной за то, что не убил меня тогда? Нет, всё-таки до конца понять друг друга мы никогда не сможем. Я настолько озадачился последними его фразами, что чуть не упустил давно ожидаемый момент. Вольп уже начал поворачиваться, всем своим видом демонстрируя намерение гордо уйти вдаль, не оглядываясь. Я даже не заметил, в какой момент оказалось так, что дальше дорогу продолжает только его цветастый плащ, а сам вольп уже летит ко мне в прыжке, держа в правой лапе кинжал. Да, не жди я этого все три с половины недели, у него могло бы и получиться. Или — если бы я не знал про вольпье умение направление прыжка менять прямо в полете. Никакой мистики, кстати — просто твари они сами не очень тяжелые, а хвост у них большой и пушистый. Вот этим хвостом они и рулят в прыжке. Я думаю, он для того и прыгнул издалека — чтобы я успел отскочить и, уверившись, что увернулся, расслабиться. Тут бы он меня кинжалом своим и зацепил — наверняка отравленным. Но я не стал ни уворачиваться, ни меч выхватывать.