— Я, пожалуй, задержусь. Ты как, не хочешь?
И кивнул в сторону с намёком. Я усмехнулся. Нормальное дело. Когда выбираешься живым и здоровым из опасной заварушки, организм завсегда любви требует. Даже не любви, а просто — женского тела. Это инстинкт так работает: чем опаснее жизнь, тем активнее нужно размножаться. Просто вопрос выживания. Со временем к этому привыкаешь, но поначалу после каждой чистки в лупанарий тянет, как на аркане. В принципе, я и сейчас не против, но не в первый же попавшийся вертеп.
— Потрепи еще час, — сказал я, качнув головой, — здесь только старухи, да неумехи. Если денег не хватает, так я тебе одолжу.
Лупанарии, что в городе, налог в казну платят, и немалый. Поэтому там удовольствие, конечно, подороже стоит. Зато и товар качественный. А тех проституток, которые дохода мало приносят, за стену отправляют. И ехать за город имеет смысл только если денег мало, а невтерпёж. Или же когда чего-нибудь необычного хочется. Мальчиков, животных и вольп в городских лупанариях держать нельзя.
— Не, — Варт осклабился, — я не женщину, я вольпу хочу. Зря кривишься. Ты смотри на это так, будто в её лице всех бестий имеешь. Заводит, знаешь ли. Может, присоединишься?
Отомстим за людской род?
Варт подмигнул. Я засмеялся, головой качая.
— Нет. Не тянет. Ты уж как-нибудь и за меня отомсти, ладно?
— Как хочешь, — Варт пожал плечами и свернул в сторону — к двухэтажному зданию без окон, но со стенами, сплошь расписанными фривольными сценками. Хороший, кстати, художник им стены расписывал. Зря я Варта в скаредничестве заподозрил — лупанарий не из дешевых, явно. Просто удовольствия он предлагает, судя по картинкам, сплошь нестандартные. И художника они наняли не с улицы — да что там — просто мастера: вольпы — как живые получились. Я скрипнул зубами, отвёл взгляд и подстегнул коня.
Я вовсе не ханжа. Среди егерей таковых и не водится. Я просто опасаюсь, что начну этих вольп всерьез душить и до смерти избивать. Придётся штраф платить, а хорошая бордельная вольпа за тысячу драхм стоит — как целая ездовая упряжка. Откуда у бедного егеря такие деньги? Век егеря короток и ярок, как росчерк падающей звезды, поэтому драхмы в наших кошельках не задерживаются. К чему тебе богатство, если каждый твой следующий день может оказаться последним?
Стражники у ворот встрепенулись при моём приближении, но заметили жетон у меня на груди и обмякли разочарованно. Егерям — пешим, конным, в карете, в паланкине — в города вход бесплатный, без очереди и досмотра. Проигравшиеся до последних штанов егеря порой этим пользуются — выходишь за ворота, выбираешь карету понарядней и в ней назад в город возвращаешься. За определённую сумму, разумеется.
Проехал полупустой по причине позднего времени рынок, за термами завернул налево. До Смутного века здесь располагалось чье-то большое поместье. Теперь от него остались только развалины в углу сада, да сам сад — с давно одичавшими яблонями, выщербленными статуями у заросших дорожек и расползшимися по земле виноградными лозами. А еще последние двести лет тут стоят лагерем егеря. Сидевший у въезда дежурный проводил меня ленивым взглядом из-под приспущенных век, только едва заметно кивнув в знак приветствия, когда я проезжал мимо. Первая казарма пуста и безжизненна — сквады на смену разъехалась, а сменённые еще не вернулись. Из-за второй казармы слышны отголоски команд, топот множества ног, лязг оружия, короткие выкрики и прочая возня — тренируются. К штабной палатке косо прислонён некогда ярко-красный, а теперь местами бурый, местами выцветший бледно-розовый, а местами — и вовсе дырявый штандарт с изображением звериной головы, насаженной на меч. Значит, капитан здесь.
Спешился, откинул полог, зашёл внутрь. И сразу же наткнулся на капитана — он сидел на складном стульчике слева от входа и задумчиво изучал стоящих перед ним двух мужчин. Я окинул их быстрым взглядом — лица незнакомые, одежда не егерская — и повернулся к капитану.
— Дерек?
Он перёвел задумчивый взгляд на меня, кивнул.
— Шелест. Хорошо. Хорошо, что живой, плохо, что четверых потерял. Как так вышло?
Я вздохнул.
— Волки умные слишком оказались. Мы не ожидали. Умнее, чем я когда-либо видел и слышал. Речь нашу понимают. Разве что разговаривать не умеют.
Дерек помрачнел. Задумался. Я понимал, о чём он думает — сейчас от Аквитании до Далматии все земли зачищенными считаются. Да только обычных волков-то никто в расчёт не берёт — их в любом лесу под каждым кустом по паре, как им и положено. Если они все вдруг резко поумнеют, то впору будет всю имперскую карту красным заштриховывать.
— Продиктуешь потом рапорт моему скриптору, — Дерек вздохнул, хрустнул шеей, — еще только такой напасти не хватало. Кстати, твой сквад в Ольштаде скольких потерял?
А то он не помнит.
— Тридцать одного из сотни.
— И сейчас еще четверых. Тридцать пять получается. За один-то месяц.
И на что это он намекает?
— Если ты считаешь, что я не тяну лейтенанта, то я хоть сейчас…
— Ладно, не ершись, — Дерек поморщился, — ничего такого я не считаю. Совсем наоборот.
Держи вот, — кивнул в сторону стоящих, — пополнение. Займешься ими.
Повернул голову, меня представил.
— Бернт Сервий, лейтенант второй кохорсы.
— А… — я закрыл рот, не зная, что сказать. И все теперь на меня смотрят. Эти двое — с нарочитым вниманием, а капитан — с некоторой ехидцей. Пополнение, это, конечно, хорошо, но почему — я? И почему — новички? Новичков первым делом всегда в какой — нибудь гарнизон отправляли. А наша кохорса только два месяца, как сменилась, и в столице стоит. По вызовам на чистки ездить завсегда опаснее, чем в гарнизоне лямку тянуть — тут люди поопытней нужны. Но Дереку я ничего не сказал — а то он всего этого не знает. Значит, есть причины. Да и вообще — у нас от людей не отказываются.
— Хорошо, — я кивнул. Дерек отвёл от меня взгляд. Встал.
— Вот и ладно, — сказал, — определи их, потом — к скриптору, потом — свободен.
И вышел.
Я вздохнул и повернулся к новобранцам. Медленно обошел их кругом. Один, что повыше и поздоровее — стоит как истукан, не то, что голову повернуть, даже глазными яблоками не пошевелит. Второй, наоборот — поворачивается, за мной следя пристально и внимательно. Ну-ну. Подошел я к первому, встал в полушаге. Здоровый парень. Выше меня на полголовы и тяжелей мин на двадцать. Мышцы под курткой бугрятся, в наглых глазах — отражение бесчисленных драк. Выправка — на армейскую похожа. Но не легионер — рожа холёная, одежда недешевая. Наёмник, что ли? Вряд ли — глаза больно наглые.
Скорее, гладиатор. Если гладиатор — то не возьму. Пусть катится, куда хочет, не возьму и всё. Терпеть не могу гладиаторов.
— Кто такой?
— Феларгир Апелла, — говорит, — второй кентурион третьего Фалейского, — и замирает, выпятив грудь. Кентурион! Ты-то у нас что забыл, орёлик?
Егеря — народ простой, это всем известно, поэтому я сразу у него в лоб и спросил. Прямо так, слово в слово. Опешил Феларгир, не привыкший, видать, к такому обращению.
Щекой дёрнул, усмехнулся криво и ответил, что он родом с Нижнего Тара, имперского гражданства у него нет и поэтому выше второго кентуриона ему уже не подняться. Я усмехнулся.
— А у нас тебе не получится подняться выше капитана. Знаешь почему?
Серьезно кивает. Знает. Все знают. Регулярная армия в империи по ромейскому образцу построена — легионы, кохорсы, манипулы, кентурии. Манипулярная тактика, построение «ромбиком», муштра до потери дыхания, начищенные до зеркального блеска доспехи и, возведенная в канон, субординация. Как легион на параде идет! Пять тысяч человек как один шагают — нога в ногу, рост у всех одинаковый (набойками на сапоги подгоняется), выправка одинаковая, даже лица — и те одинаковые (набойками по морде подгоняются — почти не шучу). Красота!
А егерей на парад вообще не выпускают. Разгильдяйство у нас в крови — первые егеря, в сущности, просто солдатами удачи были. Как отдельный вид войск, егеря впервые в Бельгике появились, поэтому устройство у нас скорее саксонское — регимент-компании — сквады. Правда, компании и сквады на ромейский манер кохорсами и скритториями зовутся, но сути это не меняет. Соответственно наши командиры — лейтенанты и капитаны. А точнее, капитан у нас один. И что с того, что нас под ним три тысячи с малым и, по армейской мерке, он легатом должен был бы числиться. У нас своя специфика. Я вот, будучи лейтенантом, бывает, что полусотней командую, бывает — десятком, а когда и вовсе пятеркой. Так-то кохорсы у нас по пятьсот человек, и в каждой из них по двадцать лейтенантов. Казалось бы, ровно поделить, то на одного лейтенанта по двадцать пять простых егерей получится — но не делится у нас ровно. Всё зависит от сложности и специфики каждой конкретной задачи. Вот дают, скажем, кохорсе план — зачистить гнездо гиттонье под Авлами, зачистить клан вергов в сто голов прикидочно на берегу Черного озера, и земли к югу от Ресны замирить. Тогда один лейтенант набирает пару скриттур из парней повыносливей да помогучей и идет с ними гиттонов гонять. На сотню вергов и егерей понадобится поболее: с полтораста хотя бы, причем тех, кто в лесу не потеряется. И лейтенантов с ними пойдет несколько — трое-шестеро, смотря какой тактики придерживаться решат. А вот все остальные егеря кохорсы, числом триста с лишком, пойдут к Ресне. При замирении драться редко приходится, чаще бывает достаточно оружием побряцать да силу показать. Ну и лейтенантов туда пойдет один-два, то есть, выходит, больше, чем по сотне бойцов под каждым. Вот так и смотри, что за чин такой — лейтенант. То ли с декурионом его равнять следует, то ли с кентурионом. С другой стороны посмотреть — легатами (ну, почти всеми) любой префект командовать может. А наш капитан только принципалам подчинен. С учётом же того, что в бою любой егерь пяти легионеров стоит, так и вовсе неразбериха получается. Но всё же принято считать лейтенанта егерей как бы на уровне примипила, первого кентуриона, то есть. Так-то чин немаленький. Вот только не слышал я еще ни разу, чтобы кто-то в егерях военную карьеру делать пытался. Здесь, как бы, других забот хватает. На это я бравому легионеру и намекнул. И получил короткий ответ: