Гез опустил плечи, смотрит в землю.
— Но я же не знал… я же… ты мне ничего не говорил раньше про гиттонов! — сказал негромко, но с чувством.
— Нашел виноватого, да? Я тебе много про что еще не говорил. И что ж теперь? Ты смело пойдешь в бой против любой бестии, про которую я тебе рассказать не успел?
— Нет, — совсем тихо, почти шепотом, — извини, поспешил я.
— Ладно! — я хлопнул его по плечу, — знаешь, почему хорошо быть егерем?
— Почему? — головы не поднял, но искорка интереса в голосе появилась.
— Потому что единственная неприятность, которая может случиться с егерем — это смерть.
А поскольку мертвым уже всё равно, так значит, никаких неприятностей с егерем случиться не может вообще. Понял? Выше голову! Вот так. Топай в казарму, а я пока пойду с твоим Пларком поговорю задушевно.
— А он отдаст… ну… деньги?
Я фыркнул в ответ пренебрежительно, хотя и предвидел с этим некоторые трудности.
— Еще и своих добавит.
Как в воду глядел.
IX. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt[18]
Пларк встретил меня широкой, с заметным трудом раздвигающей толстые щеки, улыбкой.
Чем порядком меня удивил. Виду я, конечно, не подал, но насторожился. Неожиданность какую-то он мне приготовил, не иначе, а я вот люто ненавижу неожиданности. Горький опыт заставляет.
— Салют, распорядитель, — я хлопнул себя по груди.
— Почет и слава, — кивнул Пларк и многочисленные его подбородки по очереди тоже кивнули мне, — никак прослышал про наших бестий? Пожалуй, начну-ка я деньги за погляд брать, вдруг разбогатею?
— Бедняк нашелся, — хмыкнул я, — брось, на кой сатр мне твои бестии сдались? Век бы их не видел ни одной.
— Таких и не видел, — согласился Пларк, ухмыляясь. Я нахмурился. Что-то не туда куда-то разговор уходит.
— Ты меня не сбивай. Я к тебе по другому поводу. Сдается мне, что ты с нами, егерями, ссоры ищешь?
— Единый с тобою! — Пларк всплеснул руками и округлил глаза. Улыбка, однако, хоть и поблекла, но не исчезла, — и в мыслях не было! Навет, не иначе.
— Навет, говоришь? А кто нашего школяра на бой с гиттоном подписал?
Распорядитель мелко замотал головой, выставив в притворном ужасе руки.
— Подписал? Я подписал?! Знал бы ты, как я пытался его отговорить, стращал его и чуть не коленях упрашивал затею эту бросить! Ни в какую. Уперся, как некормленый осел, кочан капусты увидавший. Я, говорит, свободный гражданин и все права, оному положенные, имею. Так и сказал, слово в слово. Чтобы мне лопнуть, если я вру!
Я смерил взглядом его объемный живот и усмехнулся.
— Смотри, накличешь. Немного осталось.
— Пларк недобро прищурился и сказал, даже не слишком стараясь прикрыть злорадство нарочитым сожалением:
— Очень жаль, что юноша настоял на заключении договора при свидетелях. Увы, если вдруг по каким-то причинам он теперь решит пойти на попятную, ему придется выплатить неустойку… — Пларк, уже совсем не скрываясь, торжествующе оскалился, — пятьсот драхм.
Я наградил его тяжелым взглядом готовящегося к драке хищника. Прочие животные (и большинство людей в их числе) не умеют так смотреть, даже когда им приходится сражаться. Я видел дерущихся оленей — их глаза во время схватки налиты кровью и наполнены нерассуждающей, бессмысленной яростью. В них нет того, что можно прочитать во взгляде хищника — расчетливой и холодной готовности убить. Люди не любят такой взгляд, он напоминает им, что для кого-то они могут быть не светочами разума, а просто мясом. Неприятно осознавать, что все твои амбициозные мечты и далеко идущие планы могут весьма нелепо закончиться в чьем-то желудке.
Пларк согнал с лица улыбку и отвел взгляд.
— Впрочем, он вовсе не обязан делать это сам. Кто-то другой также может вручить мне эти деньги, и я тут же забуду об этом нелепом договоре…
Я продолжал молчать и смотреть на него.
— Будь вместо тебя кто другой, я бы отказался принимать неустойку! — Пларк всплеснул руками и весь заколыхался, как небрежно поставленная на стол порция мясного желе, — я уже потратил на подготовку к этому бою намного больше пятисот драхм. Но я говорю себе: «Мальчик наверняка погибнет», и я понимаю, что не хочу этого! Хотя шансы у него неплохие — бестия совсем еще молодая, и двух лет ей нет… А еще — я же сказал, что у твоего бойца есть право на выбор оружия? Или не сказал?
— Значит, договор заключен при свидетелях? — спросил я спокойно. Пларк утер тыльной частью ладони пот со лба. Кивнул.
— Да. Двое весьма уважаемых людей из гильдии писарей случайно оказались поблизости, и…
— Это хорошо, — перебил я, — значит, нам не придется решать возникшую проблему в третейском суде.
— Да-да-да, — закивал Пларк, потом в его глазах мелькнуло подозрение, — какую проблему?
— Увы, — сказал я, разведя руками, — заключивший договор егерь не сможет выйти на бой.
Он сломал… руку… да, руку. Неприятно, конечно, но с егерями и не такое случается.
Пларк выпятил толстую губу и презрительно фыркнул:
— Значит, ему придется выплатить неустойку, — усмехнулся, — неприятно, конечно, но с егерями, ты прав, и не такое случается.
— Не обязательно, — теперь пришел мой черед усмехаться, — по гильдейскому праву, гильдия может ответить за обязательства своего члена. Вместо него на бой выйду я.
Толстяк замер с открытым ртом и на щеках его проступили бледные пятна.
— Гильдейское право? Да, может быть… но ты уверен, что он сломал руку? Ведь еще вчера…
— Абсолютно, — твердо сказал я, — желаешь убедиться?
Пларк сглотнул, потом несмело предположил:
— Но сломанная рука не делает его неспособным исполнить договор. Вот как мы поступим: мы примотаем одну из лап гиттона к туловищу и шансы станут равны. То есть, как бы равны — ведь мы примотаем ему правую лапу, а молодой егерь, если я правильно понял, сломал левую руку?
Честно говоря, я удивился — я не испытывал иллюзий насчет человеческих качеств распорядителя гладиаторских боев, но он что, всерьез полагает, что я погоню Геза на арену с одной рукой?
— О. Я совсем забыл, что «молодой егерь» сломал обе руки.
Пларк несколько секунд зло и беспомощно сверлил меня взглядом, потом вздохнул и выпрямился в кресле. Щеки его снова порозовели.
— Что же, — сказал он сухо, — надо уметь признавать свое поражение. Хорошо. Плати мне двести драхм, а я не стану идти и выяснять, насколько серьезны переломы и действительно ли они мешают мальчику делать то, что он сам обязался делать.
Я молча покачал головой.
— Ну это уже чересчур, — Пларк повысил голос, — если у тебя нет двухсот драхм, я готов взять расписку. Или ты собираешься сломать бедолаге обе руки из-за собственной жадности?
— Мне кажется, ты меня не понял, досточтимый Пларк. Разве я говорил «сломаю»? Я говорил — «сломаны». Так что ничего платить я не буду. А если ты желаешь расторгнуть договор, то так и быть — неустойку я с тебя требовать не буду. Просто верни те тридцать драхм, что ты взял у Геза.
— Ну нет! — Пларк хлопнул мясистым кулаком по ладони, и его обширные телеса возмущенно затряслись, — это уже выходит за все границы! Неслыханно!
Я пожал плечами.
18
Желающего идти судьба ведет, не желающего — тащит. Изречение греческого философа-стоика Клеанфа, переведенное на латинский язык Луцием Аннеем Сенекой в его «Письмах».