Я сглотнул. Гета? Бестия!?
— Какая бестия?
— Вольп.
— Но… — я вытаращил глаза, — вольпы… они же…
— Да. После Фалены про диких вольп — ни слуху, ни запаху. Но. Тебе, конечно же, известна ситуация, сложившаяся у нас на восточной границе. У нас нет никаких доказательств того, что там есть какое-то государство, не говоря уже о том, кто там заправляет, в этом государстве. Было бы глупо утверждать что-то, опираясь только на слова, — Дерек хмыкнул, — вольпа. С другой стороны, это может оказаться правдой. Необычные и недобрые дела творятся в наших восточных провинциях. Дела, за которыми явно прячется чей-то хвост, и я не удивлюсь, если этот хвост окажется рыжим.
— Чекалки? — хрипло предположил я и кашлянул, прочищая горло.
— Мы так давно ничего про вольп не слышали, что я и сам к такому мнению склонялся. Но это именно вольпы всегда относились к политическим играм, как к искусству. Все их интриги отличались некоторым, порой даже излишним — в ущерб делу — изяществом.
Чекалки никогда себе такого не позволяли. А последние новости из Дачии… слова этого «посла» многое бы объяснили, прими мы их за правду.
— Тем более не стоит ему верить.
Дерек согласно кивнул.
— Мы и не собираемся ему верить. Но создать впечатление, что мы ему поверили — желательно. Особенно желательно создать такое впечатление в приграничных областях Дачии. Чтобы те, кто стоит за недавними событиями на границе, видели, что их усилия не пропали даром. Бестию нужно в целости довезти до Истера, и переправить на другой берег. Очень неплохо, если во время отплытия лодки на берегу совершенно случайно окажутся какие-нибудь люди и ненароком заметят её пассажира. Задачу понял?
Справишься?
— А на другом берегу? — спросил я осторожно, — там лес, а в нем всякое может случиться.
Нужно ли мне провожать её до границ Геты?
— Я склоняюсь к мнению, что посол — это только прикрытие, которое позволило вольпу получить аудиенцию в сенате. И купить у сенаторов кой-какую информацию. В обмен на другую информацию. Я не знаю точно, что именно вольп узнал и что сообщил, но сенат уверен, что продешевил. И теперь наместник не хочет, чтобы знания, которые получил вольп, дошли до тех, кто его послал, — капитан нехорошо улыбнулся, — ты верно заметил, что в лесу может случиться всякое.
Я радостно закивал.
— Только не спеши, — предостерег меня капитан, — ты играешь для людей, а из них вряд ли кто осмелится следить за тобой в незачищенном лесу. Но хоть постарайся, чтобы тебя с берега не было видно. Ну и не забывай: вольп тоже знает, что в лесу может случиться всякое. Будь начеку. Не кривись. Я не зря предупреждаю — ты не так уж много с ними дел имел. Поэтому забудь о том, что ты лейтенант. И будь бдителен.
— Хорошо, — согласился я, — но сенаторы-то! Я удивлен — они ожидали от сделки с вольпом чего-то другого?
— Я давно перестал задаваться вопросом, о чём и чем думают наши сенаторы. Чего и тебе рекомендую. Еще один совет — не задерживайся в метрополии и о своем задании не распространяйся. Даже в казарме. Уж не знаю, связано это как-то с его визитом или нет, но последнее время в столице много ходит недобрых слухов именно о вольпах, а буквально на днях за стеной прокатилась волна убийств — бордельных вольп режут. Довольно профессионально, впору кого-то из наших заподозрить, — Дерек смерил меня тяжелым взглядом, — кстати, у тебя вроде с ними какие-то счеты?
Я хмыкнул.
— У кого из нас нет с ними счетов?
— Так вот: своди их не раньше, чем скроешься за деревьями Дануйского леса. Понял?
— Да.
Дерек отвел взгляд.
— Тогда желаю удачи. Встретишь карету с этим «послом» сегодня к закату солнца у южных ворот Ассимулеи.
Невзрачная крытая повозка, запряженная двойкой лошадей каурой масти, выкатилась из ворот Ассимулеи часа за полтора до заката. Возница смерил меня подозрительным взглядом льдистых глаз, задержал взгляд на моей груди.
— Жетон сними, — сказал он негромко и как будто безразлично, но командирские интонации в голосе враз выдали в этом «вознице» минимум десятника.
— Зачем?
— Егерь в карете? Неестественно и подозрительно.
Тоже мне, раскомандовался. Кто я ему — новобранец?
— Мундир надень, — усмехнулся я, — звездный стражник в хитоне? Очень подозрительно.
И, с некоторым содроганием, открыл боковую дверцу. Слабый вечерний свет залил внутренне пространство повозки, подсветив тусклым багрянцем широкую скамью, узкий столик и кучу цветастого тряпья в углу. Мне потребовалось больше секунды, чтобы разглядеть в этой куче очертания спящей — положив голову на грудь — бестии.
Я кашлянул. Вольп медленно поднял голову, зевнул, обнажив смутно блеснувшие в полумраке клыки. Холодным золотистым блеском сверкнули его глаза из-под приспущенных век.
— Я буду тебя сопровождать, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и бесстрастно. Вольп издал долгий усталый вздох и закрыл глаза. Я молча подождал несколько секунд, потом пожал плечами и залез внутрь.
Наружу вольп не выходил — даже ночью. Спал он прямо на скамье, и не похоже было, чтобы это ложе доставляло ему какие-то неудобства. Мы с возницей спали на циновках рядом с каретой, благо ночи стояли пока теплые, а от дождей мы тент натягивали. Впрочем, мы были такие не одни — дороги (и, соответственно, постоялые дворы) были заполнены везущими урожай на продажу торговцами, так что вид стоящей поодаль от дороги повозки с распряженными и стреноженными на ночь лошадьми не привлекал ничьего внимания. Так и ехали. Вольп, против моих ожиданий, особых беспокойств поначалу не доставлял. Первые сутки он даже слова единого не проронил — что, впрочем, меня вполне устраивало. Да и в самом деле — о чём нам разговаривать?
Единственное, что я был бы рад ему сказать, так это «сдохни, тварь!» — и не думаю, чтобы бестия питала ко мне более нежные чувства.
Но, к полудню третьего дня, разобрав на косточки очередного варёного курёнка, вольп вытер отрезом ткани губы и вдруг заявил:
— Люди не видят разницы между мертвой пищей и убитой пищей, — помедлил и добавил негромко, — отвратительно.
Услышав — впервые после многолетнего перерыва — шипящие слова вольпьей речи, я окаменел. Словно чьи-то холодные когтистые пальцы сжали мой затылок и заставили задержать дыхание. Вольп мое состояние явно заметил — глянул с интересом, фыркнул и повел ушами. Я сбросил оцепенение.
— Что? — спросил я. Только чтобы не молчать.
Вольп прищурился.
— Вот курица, — сказал он, демонстрируя мне обглоданную до блеска косточку, — её растили лишь для того, чтобы убить и сварить. Фактически, она была мертва еще до того, как вылупиться из яйца. Разве это не глупо?
— Не понял.
— Еще бы! — Вольп осклабился, — об этом я и говорю. Но подумай: зачем еде — крылья? А?
Я подумал — как он и просил.
— Знаешь что, — сказал я с недоброй интонацией, — ты лучше и дальше молчи.
Вольп фыркнул, закрыл глаза и откинулся на спинку.
— Крылья нужны тем, кто рожден летать, — пробормотал он, — тем, кто рождён умереть, крылья без надобности.
Я полагал, что он заснул, но, примерно через полчаса, вольп вдруг спросил:
— А у тебя — есть крылья?
Я мысленно пожелал ему немедленной мучительной смерти и сделал вид, что сплю. Но, сдается мне, никого этим не обманул.
После полудня мы свернули с тракта в сторону, видневшейся у горизонта, деревни — одна из лошадей потеряла подкову и уже начала немного хромать. Дорога, стоило свернуть с мощеного камнем Аппиева тракта, немедленно испортилась. Мы с возницей посмотрели задумчиво на размытые в кисель колеи, обговорили ситуацию и решили оставить повозку здесь. Возница отпряг лошадь и увёл её в поводу, а я остался у повозки.
Окинул взглядом окрестности, привалился к колесу и задремал. Вполуха и вполглаза, разумеется — сплю, но при этом все слышу и даже немного вижу — глаза-то приоткрыты.
Случится что — мигом проснусь. Полезное умение, очень много времени и сил экономит.
Самые опытные так — не просыпаясь — даже дорогу у прохожего спросить могут, а потом по ней и пойти. И проснуться, только когда до места дойдут. Правда, недостатки тоже есть — с полноценным сном эту дрёму не сравнить, конечно. И усталость, хоть и медленней, но всё равно накапливается — рано или поздно спать лечь придётся. А еще — насчет того, что «всё слышу и вижу», это я, конечно, соврал. Вижу и слышу столько же, сколько простой человек обычно видит и слышит — так правильней будет. Бодрствуя, я раз в сто больше примечаю. Потому-то дремать так допускается только если опасности никакой не предвидится. Когда сквад куда идёт, минимум треть егерей должна бодрствовать и бдить даже больше обычного — бестии про нашу привычку дрёмой дорогу коротать, знают и не раз уже этим пользовались. И не всегда безуспешно.