Про сон егерский среди простого народа тоже много легенд ходит. Брехня большей частью, на нашем умении дремать на ходу и на досужих вымыслах основанная. Что мы спим с открытыми глазами, каждый звук подмечаем, и что к спящему егерю подкрасться никто не в силах. Кто не слышал историю про спящего егеря, который некстати подлетевшую к нему сову брошенным камнем прибил, да так и не проснулся? Ерунда.
Спим мы, конечно, чутко. Но, во-первых, многое от обстановки зависит — если ночуя на лесной опушке, я готов от первого шороха проснуться, то дома у меня настороженности, ясное дело, поменьше. А во-вторых — если от каждого звука просыпаться, так поспать и вообще не выйдет. Потому тревогу мой внутренний стражник поднимает не при каждом звуке, долетевшем до моих ушей, пока я сплю — а только при звуке необычном. Или при необычном изменении обычного звука. И, зная всё это, да сноровку некоторую имея, подкрасться к спящему егерю — дело нехитрое. Особенно, для другого егеря.
Так что проснулся я только тогда, когда гости мои захотели, чтобы я проснулся. Не поклянусь, но, похоже, пальцами кто-то щелкнул. Дернулся я, руку левую в щель между кроватью и стеной сунул, меч нашаривая — а нет его. Плохо дело. Открыл глаза, голову повернул в ту сторону, откуда щелчок, меня разбудивший, мне помнился. До утра еще далеко, да и луна давно скрылась, так что я едва-едва силуэты моих гостей различаю.
Трое. Один, развалясь, в кресле моем сидит, двое других по бокам от него стоят. Я-то в первое мгновение пробуждения своего на Ночных Охотников думал и впору бы мне радоваться начинать, ан нет. Узнал я их. Не отвечу — как, не до того мне было, чтобы интуицию свою допрашивать. Уж лучше бы Ночные Охотники. Я вздохнул и сел на кровати.
— Я тебя еще раз спрошу, — сидящий в кресле голос подал. Если до того еще гран надежды у меня оставался (вдруг обознался), то теперь никаких сомнений быть не может — что я, голос капитана не узнаю?
— Кто нибудь, кроме вас двоих, знал, что Клюв у тебя ночует?
Я сглотнул.
— Вряд ли.
Силуэт в кресле не шелохнулся, но я почувствовал, что капитан легонько кивнул пару раз, соглашаясь с собственными предположениями.
— И от столба наказаний ты ведь не сам отвязался, тебя верга отпустила.
Я промолчал. Да не очень-то меня капитан и спрашивал.
— Зря ты мне всё, как есть, не рассказал. Могло бы иначе повернуться, — Дерек вздохнул, — да и я хорош — всему поверил. А ведь возникли у меня подозрения тогда, но отмахнулся я от них. Жаль. Хорошего егеря потеряли.
Я вздрогнул и стоящие по бокам от капитана егеря — Сена с Троем, если я правильно их опознал — подобрались немного. Дерек встал.
— Ты думаешь, ты первый егерь, который в такой ситуации оказался? — капитан хмыкнул, — однажды, рано или поздно, каждый из нас перестает себя с родом людским отождествлять.
Я не шелохнулся и звука никакого не издал, может только брови поднял удивлённо — но капитан мою реакцию как-то разглядел. Засмеялся коротко — негромко и невесело.
— Заметил уже, да? Первооткрывателем себя мнил? А зря. Оно же неизбежно — уж слишком сильно мы отличаемся от остальных людей. Во многом отличаемся. Я даже больше скажу — до того момента, как егерь осознаёт, что он — не человек более — он и не егерь еще.
Однажды это осознание к каждому приходит — обычно году на пятом-шестом службы.
Иногда раньше, иногда позже, но ты на моей памяти первый, который так долго за свою человечность цеплялся. Знаешь, Бернт, хороший ты человек был. И егерь неплохой. Почти идеальный, с одним только недостатком — умней других себя считал.
— Что со мной будет? — наверное, зря я это спрашиваю, но уж больно мне знать хочется.
Егеря — люди простые… даже бывшие.
— Я тебя на свое место прочил, — потускневшим голосом капитан ответил, — умен, хитер, при том интересы регимента выше своих всегда ставишь… но теперь ты — не егерь и не человек, а бестия. А им в нашем мироздании, сам знаешь, какое место отведено.
Я медленно вдохнул. Знаю. Что делать-то? Вскакивать, бросаться в атаку? Бежать? А смысл? Трое егерей, лучшие бойцы регимента — я бы один на один с каждым из них поостерегся выходить, а тут — их трое, а я еще и безоружен. Да и вообще — даже будь я вооружен и способен победить их всех — стал бы я это делать? Не думаю. Потому что не за мной правда, и я это знаю. Вот, к примеру, лиса волку не противник — серый рыжую завсегда загрызёт. Кроме одного случая — когда лиса выводок свой защищает. Вот тогда по — всякому может обернуться. Потому что оба сражающихся знают, за кем правда. И очень это важно для бойца — верить в правоту своего дела, правоту того, за что ты поднимаешь меч и готов положить жизнь. Иначе — считай что и меч у тебя вполовину короче и доспех вполовину тоньше. Так и выходит, что сопротивляться мне сейчас бессмысленно.
Интересно только, как капитан казнь-то мою обставит? Выведет на плац, зачитает обвинение и прилюдно удавит? Или проткнут меня прямо сейчас, да и прикопают где — нибудь во дворе? Зная капитана, я ко второму варианту склонен, да и не упомню я у нас расправ публичных. Оно и хорошо, мне и самому первый вариант совсем не симпатичен — не хочется мне совсем в глаза товарищей своих бывших смотреть.
— Но есть еще одно вполне подходящее место для бестий, — капитану, похоже, надоело ждать от меня каких-либо действий, — Пларк Антоний очень настаивает, чтобы я отдал тебя — ему.
— Он знает? Откуда? — не пойму почему, но мне эта новость сильно не понравилась. Хотя казалось бы — чего уж хуже?
— Я сказал. Он прибежал ко мне домой час назад; после его рассказа, последние кусочки фрески легли на свое место, и картина стала мне ясна. Я не счёл возможным скрывать от него свои выводы, тем более, что он сам о многом догадался. Пришедший в себя стражник видел твое лицо и узнал человека, который приходил днем вместе с Пларком.
— Сатр! Не думал я, что он такой глазастый окажется…
— Я думаю, Пларк уверен в глазах своего стражника намного больше, чем он сам. Чем-то ты Пларку сильно насолил. Окажись даже, что ты тут ни при чём, мне сложно было бы убедить его в этом. Короче, он потребовал твоей выдачи. Он довольно могущественный человек и мне бы не хотелось, чтобы он начал строить интриги против регимента. Но это не значит, что я готов делать всё, что он захочет, и мне не нравится, что мой, пусть даже бывший, егерь, окажется в его власти. Поэтому у тебя есть выбор. Сена и Трой могут отвести тебя до Арены, либо ты можешь погибнуть при попытке к бегству. Выбирай.
Я задумался. «Не умирай раньше своей смерти» — одно из основных правил егерей. Сколь бы ни казалось безвыходной ситуация, опускать руки не следует. Разве мой недавний опыт тому не подтверждение? Но это с одной стороны, а с другой… нет, не хочу думать о том, что с другой стороны. Рано мне еще умирать. Не то, чтобы я смерти вдруг испугался, просто чувствую, что некстати она мне сейчас будет. Убили б меня тогда под Ольштадом, или когда раньше в любой из чисток — это была бы четкая и вполне уместная точка в повествовании о жизни некоего егеря. Но вот сейчас — точку ставить еще рано. И пусть я завтра о своем решении пожалею (что очень даже веротяно: о богатой, но довольно-таки извращенной фанатзии Пларка давно недобрые слухи ходят), но сегодня я выберу жизнь.
— Я пойду к Пларку, — сказал я и медленно встал с кровати, — одеться дадите?
— Как бы тебе не пожалеть вскоре о своем выборе, — капитан повернулся и неслышными шагами вышел из комнаты.
— Я так полагаю, это «да», — сказал я негромко оставшимся егерям и наклонился за лежащими у кровати штанами.
Вот так вот и вышло, что утро я встречал в той самой камере, в которой еще несколько часов назад ждала смерти верга. Думаю, однако, что ей было легче, чем мне — они ж были уверены, что погибают не напрасно, а щенков своих спасают. Может, зря я всё это затеял? Как ни крути, а все были бы довольны. Чернь — зрелищем, Пларк — прибылью, егеря — смертью вергов, и даже сами верги были бы вполне довольны — что не зря умирают. А тут пришёл я и всё испортил. Сам виноват, так что.
И вообще, я сейчас себя тем глупым мужиком из сказки ощущаю. Который, от волков убегая, на дерево залез, а потом принялся самого себя выспрашивать. «Ноги мои ноги, чем вы мне помогали, как от смерти лютой спасали?» — «Мы бежали, не спотыкались, пни и стволы лежащие перепрыгивали» — «Спасибо вам, ноги». «Руки мои, руки, чем вы мне помогали?» — «Мы на дерево лезли, за сучья держались, хватки не ослабляли» — «Спасибо вам, руки». «А ты, голова, что делала, чем мне помогала?» — «А я об ветки билась, страхом своим ноги подкашивала, руки ослабляла» — «Ах, так! Ну, получай же!» Свесил мужик голову вниз, прыгнул волк, да голову дурную мужику и откусил. Тут, что характерно, ему и конец пришел. Мораль? Пожалуйста. В нашем случае, если человек — дурак, то это не навсегда, как утверждает пословица. Отнюдь. Всего лишь — до смерти, каковая тут обычно себя ждать не заставляет. Вот только не считал я себя раньше дураком.