Лошадей убили и спрятали. Случалось мне и до того загнанную лошадь убивать, так всякий раз тяжелей давалось, чем если б человека зарезать пришлось. Человек обычно жизнью за собственную ошибку и расплачивается, так что справедливость кой-какая вроде присутствует. С лошадьми — не так, и потому, лошадь загнанную убивая, я всегда предателем себя чувствую, словно полностью доверившемуся и, до последней минуты помогавшему, другу исподтишка пугию в спину втыкаю. Но других вариантов не было — отпусти мы их, они бы мигом погоню на след навели. Лошадки с клеймом «С» — преторианских казарм — на крупе, да и префект наверняка подсуетился и масть их уже сейчас каждому стражнику известна. Наша одна надежда — чтобы лошадей не нашли и потому уверились, что мы успели из города верхом выбраться. Так что лошадок мы убили и скинули их туши в колодец — еще один камешек греха в, без того неглубокое, болото моей совести.
Ну а потом мы зашхерились в подвале недостороенного склада и сидели там тихонько два дня, носу не высовывая. Вот тогда Эйнар мне и рассказал про деревушку свою родную; про город Орхуз, возвышающийся над серыми волнами Германского океана; про лабиринты фьордов, окруженных поднимающимися из воды скалами, лесистыми горами и снежными вершинами… короче говоря, излишней молчаливостью он не страдал ни в малейшей степени. Но при этом как-то исхитрялся обходить десятой дорогой все скользкие темы. Так что к концу второго дня у меня было отличное представление о красотах природы Верхней Мезы, о суровой северной погоде и о нравах живущих там людей. Но при этом я не услышал ничего, к примеру, о численности, или о составе армии этого государства. Ну и о том, как и зачем он тут оказался, ясное дело, тоже ни пол-слова.
Хотя и сам примерно представляю. Ну да, по виду Эйнара я бы и со ста попыток не предположил, что он шпионом может оказаться — так ведь то-то и оно! Я не предположу и никто другой не подумает — а шпиону только то и надо. Не знаю, кто в Мезе за разведку отвечает, но дело свое он знает, похоже.
Так и сидели. Искали нас в городе или нет — не знаю. Наверняка искали, но мы ничего и никого не слышали. Первый раз в жизни я радовался, что верги собак вычистили, иначе отсидеться так у нас не вышло бы — и гадать нечего.
А в третью ночь выбрались мы из подвала, нашли колодец — не тот, в который лошадей скинули — напились (еда — ладно, потерпим: на второй-третий день голодовки на еду уже не так тянет, как в первый; а вот пить хотелось уже невыносимо) и потопали потихоньку глухими переулками к Гаронне. Переплыли реку, нырнули в нависющие над водой кусты левого берега, и — ищи тень в ночи. Наверное, следовало бы нам разделиться.
Беду нашу общую мы перебедовали, а больше ничего нас и не связывало. Да и мне намного проще было бы — бороду отпустить, переодеться, и, если только злой случай с кем-нибудь, в лицо меня знающим, не сведёт, то и не заподозрит никто в скромном неряшливом ремесленнике — бывшего лейтенанта егерей и первого врага Империи. М-да.
А вот с Эйнаром о таком и думать нечего — с ним, пожалуй, затеряешься. Кем его не переодень и как ни маскируй, всё равно он взгляды всех окружающих с первой секунды привлекать будет. Может, его под быка загримировать? А что, мысль! Я усмехнулся и вслух её озвучил. С намёком — дескать, видишь же, пути наши расходятся. Неловко мне самому разделяться предлагать — понятно же, что без меня сложней ему будет до имперской границы добраться. А Эйнар посмеялся добродушно, почесал лапищей затылок и спросил как бы невзначай:
— Куда подашься, чем займешься, решил уже? — явно не просто так спросил, задумал что — то. Даже догадываюсь, что.
— Нет, не решил, — а я и в самом деле еще не решил. В город, наверное, какой-нибудь подамся, в селах всё же каждый новый человек слишком много внимания вызывает. В городе остаться незамеченным легче. От границ подальше — куда-нибудь, где бестий сто лет не видели. Там шанс встретить кого знакомого будет минимален, а милиции и розыскникам местным я не по зубам. Так что — в город, пока, правда, не решил, в какой.
Чем заняться — это еще сложнее, тут я вообще ничего пока не придумал.
— Так если не решил, то, может, к нам, в Мезу, пойдешь? — я нахмурился, и Эйнар заговорил быстрее, — сам смотри: тут тебе нормальной жизни уже не будет. Всю жизнь прятаться, каждого шороха пугаясь? По тебе ли это? У нас же ты новую жизнь начать сможешь — ни мне, ни кому другому, дела нету, что у тебя с твоими бывшими господами не сложилось. Не хочешь рассказывать — никто и не спросит. А Оттар тебя не обидит, такие люди, как ты, ему очень нужны.
— Нужны? — удивился я, — зачем вам егеря? Вы ж со своими бестиями в мире живете? Или подраться собрались?
Эйнар вздохнул. Ну, я так решил, что шум кузнечного меха и небольшой порыв ветра означают именно вздох.
— Нет. Не собрались. Мир — дело хорошее, но всё ж меняется. Климат у нас суровый, хороших пастбищ и полей для посева мало. А народу прибывает. Засылали мы послов в леса и не раз, с дарами и новыми условиями договоров — никак. Дары не берут, послов взашей гонят, договора пересматривать отказываются. Народ ропщет. Уже и до беды недалеко — пару раз крестьяне самовольно деревья рубить начинали, так еле-еле до войны не дошло оба раза. Оттар повелел ярлам людей лесовых набирать — чтобы и поговорить с бестиями могли убедительно, да и подраться, если до этого дойдет, но откуда ж их набирать? Нет таких.
Я хмыкнул.
— И не говори, — кивнул Эйнар, — размягчел народ, жирком оброс. Во времена Ульрика каждый бонд знал, как на какую бестию управу найти, да и сами твари сильно не наглели — побаивались. А теперь — не раз уже задумывался, что договора те с бестиями, хоть и не дают крестьянам леса вырубать, но всё ж нам самим больше во благо, чем во вред.
Поскольку они же не дают и бестиям на людей нападать — слово свое они держат крепко, уж сколько поколений сменилось, а с их стороны ни одной попытки договор нарушить не было. Право же, кое в чем людям у них поучиться бы стоило.
Теперь уже я вздохнул.
— Ты подумай, — Эйнар отвел взгляд в сторону и принялся, прищурившись, разглядывать лежащие перед нами поля, — нам всё одно до вечера тут сидеть, пока не стемнеет. А я вот еще о чем спросить хотел — сколько раз слышал про то, что «клан поднялся», так никак понять не могу — разве вы с ними договора не заключаете? И с чего же они тогда «поднимаются»?
— Так народу у нас, пожалуй, побольше вашего прибывает. Простой народ — ладно, ему прокормиться и имперских земель хватит. А вот сенаторам земли уже не хватает. Нужны новые провинции, новые префектуры, новые должности. Поэтому Империя постоянно растёт. Нашими, егерей, то есть, трудами. Вся граница на области поделена и каждую область потихоньку егеря в оборот берут — сначала замиряют. Договариваются, если по — вашему. Вваливается в лес эдакая толпа егерей, числом тамошний клан раза в три превосходящая — тут уж хвостом не повиляешь, договор на наших условиях за счастье примешь. Да и не такие уж там страшные условия — только что людей не трогать, скот их не утаскивать, да поля не разорять. Потом года два-три бестий никто не трогает — пока селяне поосядут да посмелеют. А вот потом их провоцировать начинают на нарушение договора — тогда вина вроде как на самих бестиях выходит и соседние кланы на нашу драку глаза закрывают. Когда селяне сами справляются, а когда и егерям постараться приходится. Главное — подальше это затевать от тех мест, которые недавно чистили, а то и соседние кланы недоброе почуять могут.