Тут овраг повернул немножко, я за поворот зашел и забыл, о чём думал. Потому что на дне оврага сидели, пригорюнясь, рядышком друг к другу восемь человек. Я как вышел, так и замер столбом. Нет, не наши это — не егеря. Одежда простая, крестьянская — штаны холщовые, на ком рубахи длинные без рукавов, на ком и тех нет — по пояс голые сидят.
Босые. Молчат. Может, мёртвые? Нет — головами вроде качают.
— Люди, — осторожно спрашиваю я, — вы это чего?
А сам пугию в руке сжимаю. Не нравится мне эта картина — потому что не понимаю я её.
Тут зашевелились некоторые. Головами закрутили, но спин не разгибают и встать не пытаются. Я аж назад шагнул машинально — что за хрень тут творится?! А один — сидевший с краю — как-то извернулся, чуть не за спину себе посмотрев (лицо молодое, безусое — пацан совсем), меня увидел, заулыбался.
— Егеря, егеря! — кричит, — мы спасены!
Тут только я на ноги его глянул — и всё, наконец, понял. Это одни вольпы так делают, когда людей в плен берут. Раньше я с таким никогда не сталкивался, вот и не догадался сразу.
Вольпы веревку хитрой фигурой складывают, человека в неё заступить заставляют, в петли руки просунуть и на себя потянуть. Веревка натягивается, и запястья плотно к лодыжкам притянуты оказываются. И никуда такой связанный уже не денется — он только сидеть и может. А если вырваться пытаться будет — петли только сильней стянутся. Вот, как у этого, кучерявого — ладони уже черно-синие. Надо бы ему было не верёвку разрезать, а сразу кисти оттяпать — начнут гнить, поздно будет. Но меча у меня все равно не было, да и смысла — тоже. Потому что заглянул я ему в глаза и взгляд свой отвёл — не жилец. Он даже не пошевелился, когда я его освободил. Так и сидел, держа руки у ног и уставившись перед собой пустыми глазами.
Да и остальные ненамного лучше выглядели — кто так и оставался сидеть, разве что выпрямлялся немного и руки растирал. Один бормотать что-то начал потерянным голосом, другой — всхлипывать, третий — посмеиваться. Только пацан поживей оказался: руки размял, окинул меня восхищенным взглядом. Подняться попытался, но не смог, ойкнул и обратно сел.
— Вы их всех убили, да?
Я замялся.
— Нет ещё, — сказал, глаза отводя, — вы что тут делаете?
— Сидим, — с кривой ухмылкой ответил пацан, — где посадили.
«Зачем вас в живых оставили?» — хотел было спросить я, но не стал — вряд ли вольпы снизошли до того, чтобы им это рассказать. Вместо этого я зацепился взглядом за кровавые мозоли на ладонях пацана, посмотрел на руки другого мужика, третьего…
— А что это у вас с руками?
— А копали мы, — опять пацан ответил. Из остальных семерых только один голову поднял и что-то осмысленное в его глазах мелькнуло.
— Что копали?
— Ямы, — пожал пацан плечами, — думали сначала, для себя копаем, но нет. Не знаю, зачем.
Красный Яр где, знаешь? Там, под осыпью, ям с полсотни выкопали, а может и больше, да только я считать до стольки не умею. Кто уставал и лопату бросал, тех убивали.
А вот не сказать, что он очень крепким выглядит. Даже наоборот.
— А ты что же не бросил? Не устал?
— Устал, — улыбнулся, — но жить очень хотелось. Должен же кто-то отомстить за…
Замолчал. Посеръезнел, нахмурился. А у меня догадка какая-то в голове вертится, чую, что очень важная, но никак её за хвост поймать не могу.
— Где этот Красный Яр?
— Там, — пацан весь в мысли свои ушёл, только рукой махнул куда-то в сторону. Зато ответил тот мужик, что секундой ранее смотрел на меня осмысленным взглядом.
— Дорога вдоль поля от деревни идёт, знаешь? — спросил он мягким тягучим голосом.
— Да.
— Вот если по ней идти дальше, то она в бугры заворачивает с рекой вместе. Слева река будет, а справа — осыпь глинистая — он и есть — Красный Яр.
— Там и копали? Прямо под осыпью?
— Да.
— Да, — пацан снова взгляд поднял, — Олипора прямо в яме завалило даже. Осыпь съехала.
Вот оно! Я вскочил, крикнул:
— Возвращайтесь в деревню, там чисто! — и, загребая руками глину, из оврага выскочил.
Бросился к холмам, прямо через пшеничное поле. Уже опоздал я, скорее всего, но если нет — то только бы успеть!
Говорят, огненный песок чекалки не сами изобрели, а где-то у людей подсмотрели.
Ну, не знаю, может, и так. Наши колдуны вообще-то его уже тоже получать научились.
Хотя толку в нём немного — точнее, в редкой ситуации от него толк может быть. Но уж если ситуация подходящая… Историю, про то, как чекалки с его помощью Маре Интернум с Эритрейским морем соединили, только ленивый не слышал.
Полосу пшеницы я минут за пять проскочил — даже не запыхался. Что ж я так долго до реки бежал, когда от вольпов драпал? Видимо, кругами бегал. Ай да молодец.
Разложить бы на скамье да влепить розог с полсотни в награду.
Не останавливаясь, забежал на вершину ближайшего холма. Огляделся: никого. И бросился впёред, вдоль дороги. Налети я сейчас на вольпов, только подосадовал бы — страха не было. Точнее, был страх опоздать, и был страх, что уже опоздал. И перед этими страхами сами вольпы уже не такой неприятностью казались.
Добежал я и до места, где река в холмы уходила. Последний холм по эту сторону реки не холмом, а уже горой небольшой оказался — и высота приличная и останцы каменные местами выглядывают. За таким останцем я на одного из наших и наскочил.
Вышел он из-за камня.
— Стой! — крикнул.
Я остановился, согнулся, дышу тяжело, дух переводя. Узнал я его — это Клавдий-Бык из отряда Весельчака. Посмотрел он на меня, покачал головой неодобрительно:
— Топаешь, как лошадь, я тебя за десять стадий услышал. Забыл, где находишься?
Я выдохнул, рукой махнул. Не время.
— Где все?
— Там, — рукой махнул, — к вам идут.
— Куда!? К нам? — я к вершине бросился. Подбежал к краю, остановился. Вот она, осыпь ржаво-рыжая — из под ног на добрых три верса вниз уходит — к дороге. А по дороге идут оба наших сквада. Я заорал, руками замахал. Ага, шаг замедлили, руками на меня показывают — увидели.
Клавдий сзади подскочил.
— Ты что делаешь?
— Тут ловушка! — на выдохе ответил я, — прямо тут, под осыпью. Увести их надо отсюда немедленно!
— Какая ловушка? Откуда? — удивляется Клавдий, — Вы разве их всех в излучину не загнали?
— Какая излучина? — теперь уже я удивляюсь, — с чего ты взял? Перебили нас там! Всех вычистили, я один выжил!
— Но ведь же… — Клавдий меняется в лице, потом спрыгивает с вершины и, прямо по осыпи, несётся вниз. Осыпь крутая, чуть не вертикальная, но Клавдий не падает. Мы, егеря, и не такое можем. Сейчас я отдохну и тоже спущусь.
Я сажусь на край и выдыхаю — кажется, успел.
Бездумно оглядываю окрестности, прикидывая, где бы я прятался на месте вольпов.
Вон крутой берег реки, стадиях в трех — за ним они все, скорее всего, и прячутся. А больше и негде. Прямо под осыпью — кустик, но он маленький. И одному за ним не схорониться… или… Сатр, это ж вольп! Ну да, вон треугольники ушей, а это белое — кончик хвоста виднеется. Я вскакиваю, ору во всё горло: «Вольп! За кустом!», — но Клавдий еще до низу не добежал и сейчас ему никак не остановиться — упадёт. А те, внизу, меня явно не слышат — далеко.
Я выхватываю пугию и бросаюсь вниз.
Добежать я успеваю почти до конца осыпи. Я уже вижу, что Клавдий до сквадов добрался. Вижу, что большая часть егерей там и стоит, а человек пять быстрым шагом ко мне навстречу идут. И ведь не могу я им крикнуть, предупредить — я следить-то за ними только краем глаза успеваю, все мое внимание к склону приковано, по которому я спускаюсь только самую малость медленнее катящегося с горы камня. Ну и на вольпа, мной замеченного, я поглядывать успеваю. Вижу, как он привстаёт…
Это было похоже на вздох. Вздох великана или даже бога — словно само пространство вокруг вздохнуло со стоном недовольно-потревоженно, как разбуженное раненое животное. И тут же склон подо мной пришёл в движение. Еще мгновение я пытался сохранить равновесие, но не смог и покатился кубарем, едва успев сгруппироваться. Но какой-то камень лбом я всё-таки поймал.