Брат Сай впервые за все время пошевелился: откинул голову назад, расставил худые руки в стороны и расхохотался. Его лицо превратилось в добродушную комическую маску, а адамово яблоко так натянуло кожу на шее, что, казалось, вот-вот выскочит наружу. Тревис уставился на него, не в силах оторвать глаз от завораживающего зрелища. Наконец проповедник успокоился, плечи старика печально поникли, словно смех отнял у него слишком много сил.
- Я сказал что-то смешное? - прищурившись, поинтересовался Тревис.
Брат Сай вытер слезы.
- Ты здорово пошутил, сынок.
Тревис только покачал головой.
- Неужели не понимаешь? - Брат Сай хлопнул в ладоши. - Спасешь мир, спасешь и себя. Никакой разницы, сынок, никакой.
Но Тревис все равно ничего не понял. Он жалел, что не может рассмеяться, как проповедник, ему казалось, будто его сердце сгорело, превратилось в серый пепел.
- Здесь у меня больше ничего не осталось, - сказал он. Брат Сай кивнул, снова став серьезным, он понял, что хотел сказать ему Тревис.
- Тогда тебе пора.
Он показал на две могилы неподалеку от холмика, на котором стоял. Первая казалась совсем свежей. На ней было установлено гранитное надгробие с одним-единственным словом:
МАЙНОРОТ
Интересно, это имя? - подумал Тревис и посмотрел на другую могилу.
Пустой прямоугольник шести футов глубиной, рядом в землю воткнута лопата, словно ждет своего часа. Сначала Тревис не заметил никакого надгробия, но в следующее мгновение удивленно зажмурился, когда понял, что ошибся. На камне были вырезаны следующие слова:
ТРЕВИС РАЛЬФ УАЙЛДЕР
"В смерти наше начало"
Тревис хотел было расхохотаться, но смех застрял в горле и не желал выбираться наружу. Да, разумеется. Умереть, чтобы стать другим. Каким? Он посмотрел на проповедника и кивнул. Скоро он узнает.
- Сними сапоги, сынок.
Тревис колебался. Разве гангстеры не мечтают умереть в сапогах?
- Давай, сынок. У нас мало времени.
Тревис поднял голову. Пурпурное, быстро темнеющее небо лишь в нескольких местах прорезали алые нити. Тревис наклонился и снял сапоги.
- И остальное, сынок. Все. Нагими мы появляемся на свет и нагими должны его покинуть.
Тревис расстегнул рубашку, скинул ее прямо на землю. Затем стянул футболку, грязные, в пятнах сажи, джинсы, носки, трусы - все, кроме талисмана из кости, висевшего на шее.
И вот он стоит, совершенно обнаженный, перед проповедником, а горячий ветер швыряет в него пригоршни пыли, словно совершает варварский ритуал крещения.
Брат Сай наклонился, взял сапоги и швырнул их в вырытую могилу. В следующее мгновение, будто по мановению волшебной палочки, в руках у него появилась одежда Тревиса, которую он отправил вслед за сапогами. Лишь в последний момент проповедник засунул руку в карман Тревисовых джинсов и вложил Тревису в ладонь маленький, жесткий предмет: половинку серебряной монеты.
- Она тебе пригодится, - сказал проповедник. Несмотря на жару, Тревиса трясло.
- Я боюсь.
Брат Сай понимающе кивнул:
- Как и все мы, сынок. Как и все мы.
Спустилась ночь, и черную вуаль неба украсили крошечные алмазы звезд.
- Ну, сынок, давай, пока у нас еще есть время.
Тревис повернулся и посмотрел на разверстую пасть могилы, с нетерпением ждущую, чтобы сожрать его. Он осторожно опустился на край и начал сползать вниз. Яма оказалась глубже, чем ему показалось вначале. Здесь было страшно темно и душно. Тревис лег на дно и свернулся в клубочек, точно маленький ребенок. Пора спать.
Где-то у него над головой, над краем могилы, прошелестел тихий голос:
- Прах к праху, пыль к пыли...
И тут Тревис почувствовал, как на него падают комья земли. Нет, не земли...
Дождь. Долгожданный, прохладный, такой восхитительный.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АЛАЯ ЗВЕЗДА
ГЛАВА 18
Грейс изо всех сил старалась удержаться в седле своей лошади, в то время как замок у нее за спиной постепенно исчезал в дымке.
Утренний воздух был напоен влагой и ароматом юной жизни, теплое солнце тонкими ласковыми пальцами гладило лицо. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, тянулись изумрудные поля, расцвеченные золотистыми искорками, и так до самого сердца Кейлавана. Великолепный день для прогулки верхом - наконец-то лето пришло в эти края, и представить себе, что оно когда-нибудь кончится, было невозможно.
Грейс еще не забыла злющего, безжалостного холода, который на правах полноправного хозяина разгуливал по Кейлаверу всего несколько месяцев назад. И отлично помнила, как стучали ее зубы по утрам и вечерами, когда она забиралась в холодную постель. Но однажды, в самом начале месяца эрендат - по ее подсчетам получалось, что он соответствует земному марту она выглянула в окно и увидела темные проплешины на уже ставшем таким привычным белом покрывале, укутавшем землю. К концу следующего дня снег растаял, и весь мир превратился в одну громадную лужу.
К Празднику Начала так сильно потеплело, что торжества перенесли в верхний двор, куда легкий теплый ветерок доносил сладковатый аромат распускающихся в саду цветов. Однако весна быстро закончилась, уступив место венценосному золотому лету, уверенно воцарившемуся в доминионах.
Впрочем, король Бореас не собирался никому уступать своей власти.
Грейс наклонилась в своем отделанном серебром седле и едва заметно отпустила поводья. Ее лошадке - стройной, длинноногой, цвета юного меда этой весной исполнилось два года, и уговаривать ее не пришлось. Лошадь сорвалась с места и помчалась вперед, в каскаде брызг перелетела через мелкий ручей и начала резво взбираться по склону холма. Грейс закрыла глаза и отпустила свое сознание на свободу. Если хорошенько настроиться, можно почувствовать, как мимо проносится земля, яркие цветы, мелкие животные разбегаются кто куда - совсем как в разноцветном калейдоскопе, где одна картинка мгновенно сменяет другую.
Она вздохнула, затем открыла глаза и натянула поводья. Лошадь замедлила свой бег, а потом остановилась и повернула голову. Грейс рассмеялась - теперь она много смеялась, словно так было всегда, впрочем, наверное, так и есть, подумала она. Лорд Харфен, королевский обер-церемониймейстер, предупредил ее, что молодая кобылка любит побегать.