— Как — нарисовала?
— Так.— Она провела в воздухе пальцем несколько извилистых линий.— Я нарисовала его лицо на песке. Я умею это делать. Нужно рисовать при ущербной луне того, кого ненавидишь так сильно, что хочешь убить… Луна проливает свой умирающий свет на ненавистное лицо, и вместе с луной постепенно умирает тот, кого нарисовали…
— Власть над Смертью,-прошептала Соня.
— Я же говорила,— казалось, Нуакшот удивлена невнимательностью своих слушателей,— я — Рисующая Смерть.
— Да, ты нарисовала смерть моего брата, и он умер…— Афолле был потрясен.— Он умер! Я видел, как он угасал с каждым днем. Его дыхание прервалось в ту минуту, когда луна исчезла на небе… Была ночь новолуния, черная, как душа убийцы. Мой брат знал, от чего он умирает.
— Конечно! — Нуакшот торжествующе рассмеялась.— Ведь я сказала ему! На следующий день, когда он навьючивал на своего верблюда сумки, набитые разным барахлом, которое рабы откопали для него из-под песка, я приблизилась к нему. Он хмуро посмотрел на меня и спросил: «Что тебе нужно, потаскуха?» Я ответила: «Я не потаскуха, и тебе, негодяй, это должно быть хорошо известно! До встречи с тобой — будь проклят этот день! — я хранила мою девственность. Но я должна сказать тебе: я нарисовала твою смерть. В ночь, когда луна станет бесплодной и исчезнет с небосклона, ты угаснешь…» Он рассмеялся мне в лицо. Я видела,, что он мне не поверил. Прежде чем он успел оскорбить меня, я убежала, в пески и плакала целый день…
— Перед смертью он раскаялся в содеянном,— убежденно сказал Афолле.
Но Соня не была в этом так уверена.
— Почему же, в таком случае, он передал тебе книгу и завещал продолжать поиски Аудагосте? — возразила она.— Нет, он хотел, чтобы ваше сокровище вернулось в семью! Он предвидел, что унаследует эликсир бессмертия его старший сын. Ведь Сулайм считается твоей старшей женой, следовательно, и ее дети будут наследовать тебе в первую очередь! Дети же Хилаль теперь оттеснены на задний план. Поэтому главное сокровище вашего рода —– эликсир бессмертия — достался бы детям Сулайм, это ясно как белый день.
Афолле закусил губу.
— Ты права, чужестранка. Проклятие! Многое бы я отдал за то, чтобы Ты ошибалась.
— И тем не менее Соня права.— Нуакшот устремила на Соню глубокий взгляд.— Ты добра и сострадательна. Скажи: чем я могу помочь тебе?
— Расскажи мне…— Соня заколебалась на миг, но потом улыбнулась широкой, ясной улыбкой и завершила свою просьбу: — Расскажи мне, как готовят вон то блюдо, похожее на рубленый яичный желток!
* * *
Ни Афолле, ни Соня не заметили, как их сморил сон. Когда они проснулись, цитадели уже не было. Они лежали на песке. Солнце вставало над пустыней — огромный красный шар, источающий беспощадный жар. Нуакшот в своих лохмотьях спала рядом, разметав по песку худые руки, обмотанные веревками вместо браслетов.
Соня наклонилась над девушкой, легонько коснулась ее плеча.
— Проснись, Нуакшот! Проснись, дитя! Солнце сожжет тебя. Пойдем, это время суток лучше переждать в шатре.
Девушка не ответила. Тогда Соня кивнула Афолле:
— Отнесем ее в шатер. Помоги мне.
Вдвоем они перенесли спящую в шатер и уложили ее на циновки.
— Ну, что ты об этом думаешь, Соня? — заговорил Афолле, когда оба расположились возле девушки.
Соня пожала плечами.
— Она, несомненно, много страдала… Странная жизнь, которую она вынуждена была вести в этих песках, похоже, лишила ее рассудка — в обычном понимании этого слова. Однако она рассудительна, логична, умна.
— Ты думаешь, она действительно нашей крови?
— Проверить это невозможно. Но подумай сам, Афолле: твой брат умер именно той смертью, которую описывала Нуакшот. Кем бы она ни была, она действительно Рисующая Смерть.
Афолле замолчал. Наконец в его молчании Соне почудилась какая-то невысказанная угроза.
— О чем ты думаешь, Афолле? — спросила рыжеволосая воительница.— Уж не хочешь ли ты похитить Нуакшот и вынудить ее рисовать лица твоих врагов?
Афолле криво усмехнулся.
— Подобные мысли приходили мне в голову, не стану отрицать, Соня. Но… как заставить ее? Если я попробую принудить ее, она попросту нарисует мое лицо и тем самым загонит меня в могилу. Обмануть? Но как? Да и ты, как я понимаю, мне этого не позволишь.
— Не позволю! — подтвердила Соня.— Мне искренне жаль эту девушку. Она не должна стать игрушкой в руках честолюбца.
— Хорошо.— Афолле кивнул. Теперь он выглядел уставшим и как будто постаревшим на несколько лет. Сильные страсти, пережитые им в эти дни, сказались на его состоянии. Он вымотался и измучился.— Мне тоже жаль ее, не скрою. Но что мы можем для нее сделать? Она настоящая дикарка.