– И давайте поступим так. Пока Сириус Лерана не взошёл, наловим свежей рыбки чуть-чуть, на удочки, и зажарим на берегу. Лучше на углях. Хочется чего-то свеженького, горяченького. Попроще и побольше, – сказал Барт и улыбнулся Марии, – Деликатесы так хороши, что я боюсь привыкнуть. Что тогда делать?
Звёздное настроение не оставляло их до той минуты, пока не заалели угольки на остатках костра рядом с коптильней во дворе дома…
Городские дни лепились друг к другу быстрее и плотнее, чем поселковые. И получались из них короткие, но вместительные недели. Прошёл месяц, – и Леран ориентировался на студии, как в родном кронинском доме.
Барт вынужден был почти насильно отрывать его от компьютерной сети раз в неделю, чтобы отвезти в Нью-Прайс на сутки. Желание Марии и Ирвина было для Эриксона внутренним законом. А Леран продолжал меняться. Правда, некоторые его действия и поступки по-прежнему можно было предсказать. К числу таких относилось и его отношение к статуе святого Себастьяна. Он уже окончательно отождествил истекающего кровью древнего юношу с немолодым человечеством. Всё более широкое знакомство с мировой прессой нисколько не прибавляло этой первой оценке оптимизма. Последним его замечанием на площади было следующее: «Нет, без помощи со стороны он не освободится от стрел».
Для Лерана это было время, которое Барт назвал позже «периодом шараханий». Старательно выполняя служебные поручения Эриксона, Леран всё остальное время отдавал поиску платформы, с которой можно было бы помочь «Себастьяну». Озабоченный его чрезмерной увлечённостью одной идеей, Барт как мог пытался его отвлечь. На дороге, которую хотел себе избрать Леран, сложили умнейшие головы многие тысячи представителей многострадального Себастьяна, но ни одной стрелы извлечь так и не смогли. Он даже вручил ему ноутбук, загрузив хитрыми играми, но через день игрушки исчезли из памяти мини-компьютера, а шарик трекбола рисовал на экране аналитические схемы. Леран изобретал свои методы социально-исторического анализа, соединяя прошлое и настоящее в немыслимых сочетаниях.
Проза социального бытия, насыщенность города отрицательной энергией и негативной тяжёлой информацией Всё-таки опустили Лерана с неба на землю.
А записанное недавно Лераном интервью с представительницей прекрасного пола заставило Барта всерьёз встревожиться. Он нашёл время просмотреть-прослушать несколько кассет и понял: его подопечный поворачивает явно не туда. Прекрасная представительница раненого человечества, скандально известная балерина городского театра, была явно подготовлена к разговору.
– …Какие требования вы предъявляете к будущему мужу?
– То есть к сегодняшнему жениху? Только одно, – чтобы он был. Но его – нет.
– По Гамлету?
– Нет. По-нашему! Тогда не было таких проблем и вопросов. Если нет предмета, то какие к нему вопросы?
– Никогда не поверю, чтобы вы не могли…
– А вы посмотрите вокруг, – представительница держала диалог в свои цепких тренированных ручках, – Сплошь и рядом мужские организмы. Идут, идут, идут… Туда-сюда, сюда-туда. Организмы, начинённые табаком, алкоголем, наркотиками, анаболиками… С раннего детства, заметьте. Если у них отобрать виски и сигареты, дать воздух без смога, посадить на чистую диету, – они же через час протянут ноги.
– Но не все же… Есть и лучшие…
– А этих лучших, – если их лишить борьбы с внутренней интоксикацией, они взорвутся от избытка энергии. Пока же её не хватает на половую потенцию и мозговую деятельность. Если такого вдруг, невзначай, пробьёт «искра», то кто от него родится? При одной мысли становится страшно…
Барт, просмотрев весь материал, понял: Леран планирует интервью с хитрой лгуньей, заинтересовавшейся оригинальным журналистом, сделать гвоздём специального выпуска, посвятив его вскрытию городских язв.
Статистика преступлений, равнодушная позиция властей, безрезультатная суета полиции… Болевые точки городского жития и причины проявления оных… Леран успел поговорить с выразителями интересов всех кругов, – от бульварных девочек до чиновников муниципалитета. И все они ему откровенно врут, почти не скрывая насмешки. А слишком рано повзрослевший мальчик верит всем без исключения.
Он верит всему, что печатается, всем, кто говорит с ним на языке двоедушия и лицемерия. И всё это – несмотря на неоднократные предупреждения Барта о том, что всякое слово должно быть проверено и выверено, иначе получится профанация и обман всех и себя.