— Что вы болтаете?! Какого врача?!
— Который утешит страдания, и ваши, и того человека, что вам не безразличен.
— Если вы решили быть бесцеремонным, то извольте быть хотя бы понятным.
— Если говорить совсем просто — прибыв сегодня к графу Рено, я застал его в ужасающем состоянии.
— Что вы вкладываете в эти слова?
— На позавчерашней охоте конь понес графа и когда он прыгал через поваленное дерево, граф рухнул оземь и пролежал после этого ночь и весь день без сознания.
— Вы хотите сказать, что Рено Шатильонский выпал из седла, — недоверчиво усмехнулась Изабелла.
— Нет еще такой лошади, что могла бы сбросить такого рыцаря, как граф Рено. Подпруга оказалась слаба. Но интересно не это, а то, что граф говорил в бреду, в те часы, когда он был без памяти.
Здесь де Труа остановился, сделал он это специально, и расчет его оказался верен, принцесса не выдержала.
— Что же он говорил?
— Что любит вас, очень. Это легко было понять, он повторил это сто, наверное, раз. Труднее было составить мнение о причинах вашей ссоры. Но, по-моему, граф считает, что вы прогнали его потому, что разлюбили. Тут я должен остановиться, ибо не смею вторгаться в сферы столь деликатные, столь не предназначенные для чужого уха.
Изабелла молчала. Кажется, общим фоном ее состояния была радость, но на этом фоне расцветало еще несколько чувств. Например, очень остро она ощущала свою растерянность и беспомощность. Желая что-то делать, куда-то бежать, она не видела ни путей, ни способов. И в этот момент, совет рыцаря с мозаичным лицом оказался как нельзя кстати, он упал на хорошо подготовленную почву:
— Не мучьте себя, поезжайте к нему.
— Я?! — возмущенно воскликнула Изабелла, испытывая при этом однако огромное облегчение. А действительно, все ведь так просто!
— Вы, вы, и только вы! Представьте себе — он беспомощен, он слаб, он нуждается… Вы только представьте себе Рено Шатилъонского в таком состоянии. И тут являетесь вы, фея, волшебница.
— Я сама явлюсь к нему в дом? — продолжала разыгрывать возмущение Изабелла, но уже без прежней страсти.
— Не как знакомая дама или наследница престола, как спасительница. Не как возлюбленная, но как любящая, ибо как сказал Господь: любовь спасает и любимого, и любящего.
Глаза Изабеллы налились ясным живым светом, невозможно было не заметить произошедшее в ней преображение. Но и в этом вдохновенном состоянии она осталась самой собой. Она сказала.
— Я вижу, что вы печетесь о благом деле. Но я не верю в беспричинную щедрость, тем более душевную. Что вы ищете для себя? Не лгите ее высочеству.
Де Труа поклонился.
— Вам лгать действительно бессмысленно.
— Что же вы замолчали?
— Правда заключается в том, что никакой особенной, и тем более опасной для вас, цели у меня нет.
Принцесса прищурила свои прекрасные глаза.
— Все-таки, наверное, врете, но там посмотрим.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. МЕСТЬ
Изабелла и Рено помирились. Все получилось так, как и предполагал Де Труа. Сломав оковы предрассудков и, не обращая внимания на окрики своей гордыни, принцесса помчалась к своему возлюбленному, бросилась на его ушибленную грудь, искренними слезами скрепила возобновление союза. Месяц возобновленной любви был еще медовее, чем первоначальный. Они сдували друг с друга пушинки, проводили все время вместе. Арнаут Даниэль услаждал их слух своими новыми канцонами. Медленно катилось к закату палестинское лето, растворяя каплю таинственной горечи в воздухе, что придавало чувствам Изабеллы и Рено возвышенность и драгоценность.
В первые недели этого возобновленного союза, Реми де Труа невольно отступил на задний план. Оказанная услуга, уже не услуга, да и влюбленные нуждаются в общении с друзьями меньше, чем другие люди. Конечно некрасивый спаситель был принимаем и даже с охотой, но держался всегда в некотором отдалении, не старался выбиться на первый план, никому не навязывал своей беседы и не выказывал обиженного неудовольствия, no-поводу подобного к себе отношения.
Разумеется все предложения о материальном возблагодарении за оказанные услуги он со сдержанным и пристойным негодованием отклонил. Придворная публика относилась к шевалье со все большей снисходительностью, сильное впечатление произведенное им в первый день стало блекнуть. Он казался неумехой, неспособным воспользоваться удачей плывущей прямо в руки. Такое к нему отношение укрепилось после того, как стало известно, что он отказался от пятисот бизантов предложенных ему от чистого сердца принцессой. Придворные смотрели на шевалье с тем чувством, с которым развращенный столичный безбожник, смотрит на религиозного фанатика из провинции.
Апофеоз взаимообожания не может длиться вечно. Как не может вечно длиться наводнение, река рано или поздно входит в свои обычные берега, обнаруживая изгибы русла, узкие места, а иной раз и пороги. И в первый же день, когда граф Рено, выбравшись из постели, сообщил, что неплохо бы сегодня съездить поохотиться, Изабелла велела послать за де Труа, дабы он развлек ее беседою во время обеда, а главное на предобеденной прогулке.
— Вы обещали когда-нибудь рассказать мне о том, что вас на самом деле привело в Яффу, согласитесь, я достаточно ждала.
Де Труа погладил свою редкую бороду и поклонился. Все остальные придворные и волосатый карлик брели вокруг пруда с увядшими лилиями и находились на изрядном отдалении.
— Действительно, месяц назад я обещал это. Но, поверьте, Ваше высочество, за этот месяц произошли кое-какие изменения. Тогда было, что сообщать, сейчас за этим общением почти ничего не стоит.
— Отвратительное качество — все время выражаться столь витиевато, — поморщилась принцесса.
— Когда бы мысль, которую я хочу изложить была проста, то и речь моя своей простотой ей соответствовала бы. К тому ж, смею заметить, эта внешняя простота, и прямота часто обманчивы. Порой, человек, говорящий путано, всего лишь пытается выразить то, что думает на самом деле, а не повторяет чьи-то банальности.
— Извольте, говорите как вам будет угодно, но скажите, что за дело привело вас сюда, где вы оказались ввергнуты в известную вам ситуацию, которую и разрешили к общему удовлетворению.
Де Труа заметно помрачнел.