— Гизо! — прохрипел он, извиваясь, схватившись руками за горло. — Гизо!
Оруженосец мгновенно явился на зов. Хозяина била тяжелая крупная дрожь, он страшно выгибался в кресле, глаза его закатывались.
— Гизо! — хрипело он, — Гизо! Подойти ко мне, подойди!
Это приказание своего господина, хотя оно судя по всему совпадало с последней волей, оруженосец выполнять и не подумал. Было видно как ему страшно. Он остался стоять там где стоял, издали наблюдая за агонией отравленного им хозяина.
— Гизо! Г-г-г-ыз-з-о! — еще несколько судорожных рывков и Реми де Труа замер там, где только что сражался с внезапно подкравшейся смертью. Оруженосец еще некоторое время постоял без движения на прежнем расстоянии. Он все еще боялся подойти, будь его воля, он бы вообще не стал бы подходить, но ему было приказано снять с мертвого его перстень. Нельзя, чтобы он попал в чужие руки.
Гизо перекрестился, достал из ножен кинжал и начал медленно приближаться к мертвецу. Если бы у него спросили чего он, собственно, боится, он бы не смог ответить. Перстень был надет на средний палец правой руки, лежавшей на подлокотнике кресла у стены. Гизо медленно потянулся к нему своей левой рукой, ухватился двумя пальцами за кусок серебра и попытался стащить с руки убитого. Но он сидел плотно. Требовалась помощь второй руки. Пришлось взять кинжал в зубы и наклониться всем телом… Дальнейшее произошло мгновенно. Схватив за рукоять кинжала, де Труа располосовал ему рот чуть ли не до затылка.
Прежде всего шевалье переоделся, кровь, хлынувшая из разорванной пасти предателя, сильно залила костюм. Ах Гизо, Гизо, мысленно приговаривал шевалье, распаковывая узел с одеждой и выбирая себе блио понеприметнее. То, что мальчишка действовал не по собственному наитию, было ясно без обсуждения. Рассмотрения заслуживало то, почему он решил сделать это именно сегодня, то есть после того как узнал — дело, ради которого они прибыли в Яффу, сделано.
Вот, значит, какой благодарности я заслужил от вас, брат Гийом. Интересно, на каких струнах в душе этого волченыша сыграл голубоглазый монах. Де Труа хотел было кликнуть охранников, чтобы они помогли ему прибрать в комнате и унести труп, но раздумал. Кто мог знать, какие получили указания эти бессловесные лентяи.
В полный рост встал вопрос: что же теперь делать? Стараясь рассуждать спокойно и неторопливо, де Труа хотел было снова сесть в кресло, но оно было в крови. Итак, как ни рассуждай, хоть спокойно и неторопливо, хоть вопи от страха, реальность такова: две самых больших силы Европы и Азии считают его своим врагом и собираются убить. Бороться с ассасинами, имея за спиною Храм, это еще куда ни шло, но что делать, если и те и другие мечтают о том, чтобы он исчез с лица земли? Для начала, пожалуй, следует покинуть место, которое должно было стать его могилою. Рассовав по карманам деньги, де Труа осторожно открыл решетку, ему были лучше, чем кому-либо известны секреты здешних запоров, осторожно выглянул и огляделся. Тихо и ничего подозрительного. Он бесшумно выскользнул наружу, присел в тени смоковницы, снова прислушался и, протянув руки, взял с подоконника труп птицы. Конечно она появилась не просто так. Это жест высшей силы, вмешавшейся в неловкие козни людей. Неплохо бы из нее сделать чучело и поставить на столе.
Пробравшись через сад, де Труа оказался на территории соседней виллы, стараясь и там никому не попадаться на глаза, он стал пробираться по направлению к городу. Через час он уже был у городских ворот. Там он купил себе облачение бедуина, обмотал лицо белой тканью, как это делают представители некоторых племен.
Немедленная и непосредственная опасность миновала, шевалье почувствовал себя увереннее. Приятно осознавать, что враг не знает где ты. Там же он купил коня и привязал пока возле караван-сарая.
Слоняясь в разношерстной базарной толпе, он по прежнему старался сообразить, что же ему делать дальше. Будущее ему представлялось идеально черным, без единого просвета. Ему хотелось отомстить брату Гийому ничуть не меньше, чем когда-то Синану, но ни то ни другое было не осуществимо. Брат Гийом был, пожалуй даже в большей сейчас безопасности, чем некогда Старец Синан. Ему ли было не знать, насколько разветвлена шпионская сеть Храма, уже к концу дня, когда станет известно о смерти Гизо, несколько десятков ищеек в Яффе и ее окрестностях будут осматривать каждый камень в поисках отступника, осмелившегося не умереть по приказу ордена. Госпожа Жильсон, была ему дана, скорее не в помощницы, а в надсмотрщицы.
Конечно, они попытаются представить себе, где он постарается спрятаться, по какой дороге побежит. А он и сам не знает пока ни того, ни другого. Впрочем нет, человеком, на поддержку и сочувствие которого он мог бы рассчитывать, был Саладин. Он не любит ни ассасинов, ни тамплиеров, и достаточно силен для того, чтобы защитить человека, которого захочет защитить. Эти мысли обязательно придут в голову брату Гийому и дорога через Тивериаду в курдские горы будет перекрыта первой. Пожалуй, до этого додумается даже местный комтур, ему не придется ждать для этого указаний из верховного капитула. Тогда остается порт. Яффская гавань была невелика, не то, что в Тире, или Аскалоне. Как человек сугубо сухопутный, де Труа не любил море и из всех кораблей доверял только верблюду. Но здесь не приходилось привередничать. Денег у него хватило бы для того, чтобы уговорить капитана любого корабля отплыть немедленно и куда угодно. Хоть в Константинополь, хоть в Лондон.
Де Труа спустился к порту, осмотрел его со всей возможной внимательностью. В порту ему не понравилось, в воздухе чувствовалось даже в этот ранний час, какое-то напряжение. Как-то не по обычному были озабочены люди, а у выхода из гавани виднелись четыре галеры с веслами в три ряда. Кто знает, может быть им уже дан приказ осматривать каждое выходящее из гавани судно. Для очистки совести де Труа спустился на саму пристань и потолкался среди корабелов, грузчиков, нищих, прислушивался к разговорам, присматривался. В конце концов, пришел к выводу, что как бы там ни было, лучше ему остаться на суше. Море его не спасет. А Саладин не защитит. Здесь необходимо нечто другое.