Конечно, де Труа никогда не учился лекарскому искусству, но и он с первого взгляда определил, что мальчишка не жилец на этом свете. Живот у него вздулся, руки и ноги покрывали большие лиловые волдыри. Он не моргнув глазом «лекарь» сказал.
— Это городская болезнь.
— Ты можешь вылечить его? — с надеждой спросил отец больного. Точный диагноз почему-то всегда вселяет надежду в родственников умирающего.
— Да, могу.
— Тогда лечи, я дам тебе все наши лекарства, — по знаку вожака тут же принесли большую грязную тряпку, на которой валялись обожженные кости, обглоданные корешки и свежие кошачьи внутренности.
Де Труа, для виду, тщательно исследовал «аптеку» и сказал.
— Нет. Это хорошие лекарства, но от городской болезни помогают только городские лекарства.
— Я не пущу тебя в город, ты убежишь! — сказал вожак проницательно.
— Я не убегу, я буду сидеть здесь, — сказал де Труа садясь на тряпки рядом с мальчиком, — и если он умрет, вы меня убьете.
— Убьем, — убежденно сказал вожак.
— Но если мы попробуем городские лекарства, он не умрет.
— Где твои городские лекарства?
— В городе, — вздохнул «лекарь». — За ними надо кого-нибудь послать.
Вожак огляделся выбирая, кого бы.
— Нужен тот, кто хорошо знает город, — сказал де Труа.
— Мой брат пойдет, — решил, наконец, вожак и подтолкнул к шевалье крепкого парня одетого более менее сносно по здешним меркам.
— Его не пустят м-м… в аптеку, у вас есть чистая одежда.
Общими усилиями гонца кое-как экипировали.
— Найдешь дом барона де Бриссона, он живет у шпионских ворот, знаешь?
— Знаю.
— Повтори: барон де Бриссон.
Абориген повторил довольно удовлетворительно.
— Передашь ему вот это, — де Труа передал ему свой тамплиерский перстень. Дорогая вещица странно смотрелась на дне этой выгребной ямы.
— Что он должен сказать? — спросил вожак.
— Чтобы барон немедленно ехал сюда. Он возьмет с собой все лучшие лекарства. Только скажи ему, чтобы он поспешил. Покажешь ему дорогу.
— Иди! — скомандовал вожак и гонец сразу же стал карабкаться вверх по мусорной куче.
— Скажи ему, чтобы спешил изо всех сил, иначе будет поздно, — крикнул ему вслед де Труа.
Шевалье остался сидеть рядом с больным, держа его за руку. Мальчику было плохо. Время от времени тело сотрясалось от сильного, внутреннего кашля, на губах выступало несколько больших белых пузырей и он что-то быстро-быстро начинал бормотать. Ни слова нельзя было разобрать, не было понятно на каком он языке бредит.
Все родственники болеющего собрались рядом, обсели «больницу» кругом. Сидели на пятках, уперев локти в колени и положив подбородки на руки. Они не желали пропустить ни одной секунды развлечения. Все происходящее с больным подробно комментировалось, сообщали они друг другу и свое мнение о методе лечения «чужого доктора». Насколько мог разобрать их болтовню де Труа, они оценивали его действия в целом положительно и были уверены что Сети, так звали мальчика, выживет. Те, кому приспичивало отойти по нужде, старались сделать это быстро и при этом не упуская из виду арену публичной болезни. Им сообщали о том, что Сети, например, пустил пену, что нога его делает «вперед-назад».
Мужчины с копьями тоже очень заинтересовались городской медициной, они уселись в задних рядах публики, как и положено взрослым, и не выпускали из рук оружия. Внимательнее всех был отец больного, он в основном молчал, раздувая ноздри.
У де Труа затекла рука, которой он сжимал руку Сети, и он был вынужден сменить ее. Это действие произвело фурор среди присутствующих. Вот как оказывается можно лечить по-городскому! Сети перестал пускать пену, и все были уверены, что это произошло от перемены лекарских рук. Они даже стали подбадривать шевалье, давай, мол, давай, видишь, ему становится лучше. Они кричали и Сети, наклонившись к его уху, чтобы он держался, отец нашел хорошего лекаря и скоро привезут городские лекарства. Мальчика вновь стали изводить приступы кашля, потом они сменились крупной непрерывной дрожью. Пена на его губах стала краснеть. Де Труа понял — это все. Еще немного и он умрет. Он тоскливо оглядел вершины мусорных куч, окружавших становище. Что, если де Бриссона нет дома? Пульс у Сети исчез, собственно он был уже мертв. Но что было его душой, неохотно отлипало от грязного тельца. Шевалье лихорадочно соображал, что ему делать. Он понимал, что не проживет и нескольких мгновений после смерти этого парня. Он наклонился к его воспаленной голове и сделал вид, что что-то шепчет ей на ухо. Мальчик наконец умер, но выглядело это так, будто «лекарь» уговорил его заснуть. Де Труа оглядел окружающих.
— Он спит. Пока не привезут лекарства.
Толпа зрителей возбужденно загалдела, обсуждая сообщение.
— Тише, вы разбудите его.
— Тише! — приказал вожак, — Сети спит.
Следующие несколько часов напоминали бесконечный дурной сон. В полном молчании, среди густой дымной вонищи разлагающихся отбросов, под взглядами десятков пар любопытствующих глаз, рука об руку с быстро холодеющим трупом, де Труа продолжал сжимать своими пальцами кисть мальчика — в этом был символ осуществляющегося лечения.
«Даже если барон дома, он может просто отказаться ехать на эту помойку».
Наконец наступил момент, когда де Труа показалось, что эти глазастые статуи начали о чем-то догадываться. Особенно дети. Где же этот дьяволов гонец! ?
Один какой-то мальчишечка, по детской невинности своей, презревший строгое приказание «чужого доктора» не приближаться к месту лечения, как-то прополз за кучами тряпья и лизнул брата любопытным языком в мочку уха и тут же вскочил с веселым объявлением.
— А Сети сдох! А Сети сдох!