Немного подождав (он любил настроиться на важный разговор), Дэнни набрал рабочий номер Марты Мюллер.
Марта: Офис мистера Джейкобсона.
Связь была просто идеальная, голос Марты, низкий, мягкий, хрипловатый, слегка щекотал ухо и доносился будто изнутри, а не снаружи.
Марта, сказал он.
Она понизила голос. Малыш, ты что, до сих пор не улетел? Улетел.
Сегодня утром эти опять приезжали ко мне домой. В черном «линкольне». Я им объяснила, что тебя нет.
Хорошо. Что ты им сказала, дословно?
Сказала: нет его, уехал. Ну и, естественно, послала их, куда следует.
Вот это ты зря, не надо было их посылать.
Поздно, послала уже.
И что они тебе ответили?
Кажется, «сука». Хотя я могла и ослышаться, они говорили из машины и уже поднимали стекло.
Дэнни: Испугалась? Эта мысль была ему чем-то приятна.
Марта фыркнула. Была бы я блондинка лет этак двадцати с хвостиком — может, и испугалась бы.
Ей было сорок пять, и она была старше всех женщин, с которыми Дэнни доводилось спать. Он увидел ее в очереди к банкомату, потом шел за ней до автобусной остановки. Сначала он думал, что дело в ее духах, но позже выяснилось, что пахли не духи, а листья шалфея — она перекладывала ими свое белье. Волосы у Марты были рыжие, с заметной проседью. Три недели назад она послала Дэнни ко всем чертям, объявив, что вдвоем они выглядят по-идиотски. После этого, правда, они встречались еще несколько раз. В постели Марта была безудержна и ругалась как сапожник. В ее устах «отвали, урод вонючий» звучало как призывное «еще».
Дэнни: Марта…
Отсохни.
Как она угадала, что он хотел сказать? Но он все равно сказал, что собирался: Я люблю тебя.
Все, хватит!
И ты тоже меня любишь.
Ты просто сбрендил!
Чиркнула зажигалка — Марта закурила. Вообще-то она была актрисой, но за невостребованностью работала секретаршей. Когда в фирме, где она продержалась пятнадцать лет, началась борьба с курением на рабочих местах, она упорно продолжала дымить — и дымила, пока ее не уволили. После чего тут же устроилась в компанию «Филип Моррис».
Марта (выдыхая дым в трубку): Малыш, это не любовь, а бред эротический.
Дэнни: А любовь, по-твоему, это что?
Марта: Слушай, Дэнни, тебе еще не осточертело?
Что?
Вот этот разговор.
Обычно такие перепалки у них кончались сексом, и Дэнни уже стиснул зубы, у него даже мелькнула мысль, не помочь ли себе кончить прямо здесь, сейчас, пока ее хрипловатый голос щекочет ему ухо. Но одного взгляда на черную смрадную жижу бассейна хватило, чтобы желание пропало.
Дэнни: Наоборот. Могу продолжать его до бесконечности.
Он все-таки ее любил — ее надменное, насмешливое лицо и легкий, почти невидимый пушок по всему телу. Другие девушки, с которыми он спал прежде, будь они хоть трижды модели или недомодели — чуть не стали моделями, должны были, собирались, могли бы, ни за что не согласились бы ими стать и т. п., — все с упругой гладкой кожей, любительницы попкорна и овощных дней, готовые слушать с открытым ртом про его новые финансовые проекты (насчет которых Марта высказалась однажды так: чем гробить полжизни на это фуфло, лучше признай сразу, что это фуфло, и увянь), — все они рядом с ней казались на одно лицо. Как ему удалось пробраться сквозь толпы этих одинаковых модельных девушек и отыскать Марту? Наверно, чудом.
Марта: Как твое колено?
Болит.
К врачу сходил?
Некогда было.
Знаешь, у тебя там что-то так противно хрустнуло.
Когда? Не помню.
Когда этот жирный кинул тебя через спину, а другой наступил тебе на…
Ладно, ладно. Марта, послушай…
Все, я кладу трубку. Не надо!
Равновесие начало нарушаться. «Быть дома» для Дэнни означало находиться и тут и там поровну — как на качелях: на этом конце доски ты, а на том другой ребенок, который весит ровно столько же, сколько ты. Быть только тут — недостаточно, но не быть тут совсем (например, если телефонный разговор начинает сильно тебя огорчать) — попросту опасно, будто перебегаешь дорогу перед потоком машин. А этот разговор, кажется, начал слишком сильно огорчать Дэнни. Он возбужденно расхаживал по мраморным плитам.
Марта: Мне сорок пять. У меня уже сиськи обвисли. Господи, да я уже кошек себе завела! И потом, оказывается, в моем возрасте просто оплодотворение в пробирке не помогает, нужна еще донорская яйцеклетка — это значит, я никогда не смогу иметь детей, в смысле собственных детей. А для мужика, особенно молодого, знаешь что главное? Рассеять свое семя. И не надо со мной спорить, Дэнни, это доказанный биологический факт.