- Не устаю поражаться: уж бороды поседели, а совсем как отроки! – улыбаясь, вздохнула Кинпаса, заметив, как почтенных лет Клахем косится на Айема, который безразлично взирал в открытое настежь окно и неспешно, как бы невзначай, подталкивал пальцем красную фигурку ближе к краю разлинованной доски.
- Зато душой и разумом молоды… - отозвался Клахем.
- Угу, помню, как повис вниз головой на перекладине, а дотянуться и слезть не смог. Хорошо пришла вовремя, иначе бы так и болтался.
- Отчего послушников не кликнул? – поднял голову удивленный Саназ.
- А они смотрели со стороны и поражались его силе и гибкости, вот он и терпел, – ехидно, но по-доброму подколола она.
- Зато теперь у послушников есть лишний стимул упражняться в силе и беге, – парировал Клахем.
- А у тебя повод быть скромнее.
Они смерили друг друга упрямыми взглядами.
- Никогда не думал, что доживу до подобного одряхления… - неожиданно признался он - самый старший из всех собравшихся. - Кожа изборождена глубокими морщинами, тонкая и сухая, а на лысине остался белый пух, как у цыпленка. Все болит и ноет. М-да, - вздохнул Клахем и провел рукой по блестящей макушке.
- Да будет вам жаловаться, – улыбнулась Кинпаса, заботливо подливая ему напиток.
- Как не жаловаться? Хожу со стоном, кряхчу, на недуги жалуюсь, и некому посочувствовать, – затянул он шутливое нытье.
- Все мы рано или поздно увядаем. И останется лишь брюзжать, на большее сил не хватает, – нахмурился Айем.
- Про всех не надо говорить! – возмутился Саназ, маложавый, полный сил и энергии мужчина, у которого в шевелюре еще встречались не тронутые сединой волосы. Их было мало, но он радовался и им.
- Будь я моложе оборотов на двадцать, уж точно не жаловался бы, а в девяносто семь только и остается радоваться, что утром глаза открыл и до конца коридора сам добрел.
- Раскудахтались, как старые голосистые капы. Что торгаши в таверне, что Братья, убеленные сединами, все об одном. Похвалиться да значимость набить, чтобы другие от зависти покой потеряли, – укорила гостей женщина. Она и сама была уже не молодой, но все же моложе собравшихся за столом.
Мужчины приглушенно рассмеялись.
- А где Кинтал пропадает?
- Молод он еще с нами рассиживаться.
- Да все там же. Ищут.
- И как?
- То-то и странно, что никак, – Клахем многозначительно посмотрел на других. - Ускользают. Кто надоумил?
- Думаешь на худшее? Ты всегда был мнительным.
- Неся величайшую ношу, глупо оступиться из-за попавшего в сандаль неприметного камушка. Приходится быть таким.
- Однако нашей Матери и в подметки не годишься. Подозрительность из нее так и брызжет. Не подходи близко, того и гляди, заляпает, – усмехнулся Айем, поглаживая седой ус.
- Пусть Бокаса по мышам подозрениями изводится, а мы как-нибудь без нее обойдемся.
- Хорошие мыши были, как ни странно. С нетерпением ожидаю пауков. Их-то из чего сотворит, ума не приложу?
- Понравились? – с долей ревности полюбопытствовала Кинпаса.
- Поначалу хотел ее взашей выгнать и Ло уши надрать, по старой памяти, чтобы не умничал, но оказалось не плохо.
- Попробуй-ка мальчишке чего подрать, если догонишь или сможешь застать врасплох! – поддел Саназ друга.
- Темная на него нашлась словно из ниоткуда, но так не бывает. Беспокоит меня это, – произнес задумчиво Клахем, и примерявшись, бросил кости. - Быстро, как отрок наивный попался. Покровительствовать решил, глупый мальчишка!
- Ничего удивительного. Женщины испокон веков занимаются этим, - спокойно заметил Айем.
- Это чем же? – возмутилась Кинсапа, уперев черные руки в пышные бока.
- Сбиванием мужчин со светлого пути… - пояснил увлеченный игрой муж, не глядя на нее.
- Да вас и толкать не надо, сами свернете!
- Если только сопровождая вас до дома вашей Праматери, изошедшей из темноты… - парировал муж.
- Нет, а со мной ты куда зашел?! – Кинсапа вскочила со стула. – Еще скажи, я тебя насильно тянула!
На ее недовольство Айем не поддался и продолжал, не мигая, следить за игрой. Разгневанная женщина выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Мужчины даже не шелохнулись, продолжая по очереди бросать кости и двигать фигурки.