Глава обладал неограниченной полнотой власти, и его решения не требовали объяснений и чьего-либо одобрения, потому созыв Совета был крайне редким событием в размеренной жизни Ордена. Лишь когда в Братстве возникали разногласия, требовавшие примирения, необходимость разъяснить важные эдикты и распоряжения или уладить яростные споры, Отец призывал Братьев и Сестер и терпеливо разъяснял сторонам ошибочность суждений, причину поддержки или отказа принятого решения. Так он выражал уважение духу Братства.
Совет призван был объединять, умиротворять, но этот был не таким. На долгой памяти Клахема не было более тревожного собрания, омраченного трагическими происшествиями.
Собравшиеся сбивались в группы, перешептывались, осуждающе качали головой и искоса посматривали на обезображенную Бокасу. Во всяком случае, именно так казалось ей.
Она долго и тщательно готовилась к важнейшему дню. Кропотливо, с величайшими предосторожностями шла к цели всей своей жизни, пожертвовав даже здоровьем. Этот день должен был стать ее триумфом, а вместо этого из-за ненавистной темной все будут помнить ее опухшее, изуродованное лицо. Морщины исчезли, но и опознать черты лица Бокасы стало невозможно из-за отеков. Щелочки опухших глаз, огромные скулы, покрытые мелкой сыпью, красная кожа… - и все это из-за козней темной.
Почти два дня все мысли Бокасы были заняты речью для Совета и темной дрянью. Она даже определиться не могла, о ком думала больше. От переполнявшей ненависти и волнения потеряла сон и покой и постоянно чесала лицо, потому заживление шло медленно.
Предстояло гордо выйти из-за укромного угла за колонной, произнести горячую речь, увлечь присутствующих обещаниями и надеждой, но Бокаса стыдилась своего вида. Так мечтать об этом дне, и так его испортить!
С Грозой ничего не случилось. Ни одного облезлого места, ни одного упавшего уса! Перепачкав рвотой пол под кроватью, он остался совершенно невредим и отомстил сполна. Если хотя бы к чему-нибудь можно было бы придраться, она бы постаралась убедить Совет, что случайно обнаружила яд, но живучий зверь и хитрая чернушка испортили планы.
- Сестра, тебе нездоровится?! – раздался громкий голос Маганы, полный сочувствия и желания привлечь к разговору как можно больше внимания. - Следует следить за здоровьем и меньше волноваться.
«Когда же отмучаешься и упокоишься?» - читалось в насмешливых, ликующих черных глазах подруги Кинпасы.
- Легкое недомогание, – пренебрежительно бросила Бокаса и выскользнула из-за колонны, не желая показывать замешательство. И тут же привлекла внимание.
- Новая Сестра? – послышались перешептывания собравшихся.
- Нет, это Бокаса. Она серьезно больна, потому спешит воплотить желания в жизнь, – съязвила Сестра Магана, и несколько десятков голов повернулось в их сторону.
- Это заразно? – не повышая голоса, спросил Виколот, пытаясь сохранить беспристрастное выражение на лице.
- Нет, – процедила Бокаса, но в тишине ответ прозвучал не слишком убедительно.
Раздался приглушенный трубный звук, и в комнату вошли Старшие Братья. Расположившись на возвышении, по бокам от пустующего Центрального кресла Главы, они склонили головы, давая знак, что Совет начался.
Бокаса присела на скамью, и соседи тут же отодвинулись на безопасное расстояние. Так стыдно ей еще никогда не было.
«Ну, погоди, грязная тварь, за все заплатишь сполна!»
Едва наступила тишина, Старший Брат Саназ встал с места и безутешным голосом начал вещать:
- Сегодня, в сорок пятый день летней четверти, с прискорбием и безмерной печалью сообщаю вам, что наш Отец Такасак, глава Братского Ордена сделал последний вздох…
Смурые, неулыбчивые лица Братьев и Сестер побледнели. Некоторые так и застыли с открытыми ртами, сраженные страшной, ошарашивающей вестью. Сама попытка покушения казалась невообразимой, а удачное покушение и подавно. Растерянность, сомнения, подозрительность наполнила сердца присутствующих.
Обостренный пыльцой дар сделал Долона беззащитным перед всеобщим единым порывом Братьев и Сестер. Окруженный толпой, источавшей отчаяние, обиду, жажду возмездия, он захлебывался чужими эмоциями. Почти непреодолимый порыв свернуть тощую шею заставил вцепиться в скамью трясущимися руками. Ло знобило, сердце бешено стучало, заломило от напряжения в висках. Не сводя глаз, он следил, как, ссутулив плечи и опустив голову, Бокаса изображала скорбь и скрывала ликование.