Тамара на нее даже не злилась. Ну, как можно сердиться на подростка-переростка с опухшим носом и грустными глазами. Иве последние дни тоже дались тяжело.
Долон чувствовал, как Тамаа меняется и внутренне.
Теперь в каждом ее взгляде, мимолетно брошенной полуулыбке проступала чувственность, в движениях и жестах изнеженность. Даже поворот головы стал более грациозным. Тамаа будто почувствовала свою силу и наливалась манящей сладостью.
Ло не успевал привыкнуть к ее новому облику, потому что с каждым днем перемены становились все разительнее.
Тамаа ликовала и светилась от счастья, а когда убедилась, что пополневшие ноги не собираются обрастать копытами, подобрела и даже улыбнулась Долону. Мягко, нежно, но он заметил, что появилось в улыбке ее то, чего раньше не было. И это его встревожило. После долгих раздумий понял: Тамаа перестала быть робкой.
Это подметили и Тауш, и Виколот, и Млоас.
- По-моему, обращение в чудовище все же произошло. Заметили, что у Птички растут зубки? – язвила Ивая, подмечая перемены в Тамаа.
В чем-то Долон был с сестрой согласен и в то же время нет.
- Ты устал. Поспи, – жалела его Тамаа, глядя колдовскими глазами, от которых ему становилось не по себе.
- Кто ты?! – спросил Ло, после того, как понял: он не знает эту Тамаа.
Вопрос казался глупым, но это была не скромная, робкая темная, а уверенная, непокорная, еще более чувственная и манящая.
- Ты обо мне все знаешь. Я ничего не скрывала, – она отвела взгляд, но в этом не было покорности или смущения, только красота и чувственность.
- Ты стала другой.
- Не моя вина, – прозвучал мягко ответ, но это был укол.
- Моя, – согласился он.
- Сейчас я не держу на тебя зла, но обида где-то там глубоко сидит и ранит. И для тебя, и для меня это были страшные дни… - рассказывая, смотрела вдаль, чуждость сошла, и на мгновение она вновь стала той прежней Тамаа.
Он протянул руку и накрыл ее ладонь.
- Клянусь, я не мог ничего сделать.
Она молчала, но хотя бы не вырывала руку.
- Твое лицо стало красивым, голос сладким, глаза и губы притягательными, но для меня ты и тогда была самой красивой.
Послевкусие от его искреннего признания было горьким.
***
Она светилась от счастья. Наконец-то, наверху услышали мольбы и вернули красоту.
«Уж если Ло раньше меня любил, то теперь должен любить еще сильнее!- рассуждала она, задумчиво поглядывая в зеркало. – А с другой стороны, чуть не задушил из сострадания. Странная любовь! С такой любовью в могилу сведет, глазом моргнуть не успею!»
Твердое решение уморить себя голодом, в случае обращения в подобие Сахи, Тамара помнила, но, все равно, не могла забыть ужас, что пережила в тот миг, когда Ло положил руку на лицо и не давал вздохнуть.
После нечаянной удачи, злость на Долона стала меньше, но обида осталась, тем более, что Тома была злопамятной.
«Не уберег, еще и напугал! - от находивших воспоминаний становилось страшно до холодка на спине и липких ладоней. - Такое не забудешь! А с моим характером до старости пенять ему буду,
пока не доведу. Тогда у Долона сдадут нервы, и он точно придушит меня!
А вдруг на следующей седмице вновь обряд повторят, чтобы уж наверняка от меня избавиться, а он, вместо того чтобы защищать меня, снова решит проявить жалость и прирежет от сострадания? Оно мне надо? Раз ошибся, но нам повезло, но повезет ли еще? Вряд ли!»
Томка не могла выбрать, как поступить. Быть рядом с Долоном вопреки Старшим, ненормальным Бокасам оказалось опасно и страшно, и отказаться от него не могла. А еще хотела жить. И жить счастливо, а не в страхе и подозрениях.
. «Без Долона плохо, и жертвовать собой я не готова. Распутье! - раскисла Тамара и попыталась себя взбодрить. - Совсем тряпкой стала! Меня душат, а я люблю, жить не могу. А потом что, бьет, значит, любит?! Нет, так не пойдет! Я – гордая, самодостаточная женщина, то есть девица, и справлюсь с эмоциями и чувствами…»
Она убеждала себя, что Долон не тот мужчина, на которого можно положиться, но, как только поворачивалась в его сторону, решимость проходила.
«Тамара! Ты – гордая, сможешь!» - вновь твердила она, но как ни называй соль сахаром, слаще не станет. Так и Тамаре от собственных уговоров легче не становилось. Она так извелась, что даже отражение перестало приносить радость, потому что напоминало о перенесенных мучениях и подавленном Долоне, который безотлучно находился рядом. Тоска в его глаза была бальзамом для ее многострадальной души, но и той крепкой привязью, не позволявшей решиться оставить его.
Тома потеряла покой и сон, изводясь размышлениями, сможет ли быть счастливой без Долона? Простит ли когда-нибудь? И следует ли его прощать?