В то же время сам Иван готов был хоть дать трясомую руку на отсечение, что профессора этого он раньше в глаз не видел, в данный момент видеть не очень хочет и когда-нибудь еще увидеть вряд ли пожелает.
Некоторое время Иван и профессор смотрели друг другу в глаза, потом фон Кугельсдорф кривовато улыбнулся сказал:
— Вставайте, барон, вас ждут великие дела!..
Опять дурацкие шуточки, зло подумал Иван и рывком сел, откинув одеяло.
Он стиснул зубы, ожидая приступа головокружения и тошноты, но, к своему удивлению, ничего особо неприятного не ощутил.
Он огляделся. Оказалось, что кровать находится вовсе не в той комнате, где она была раньше: здесь было гораздо просторнее, у стены стоял какой-то агрегат явно медицинского предназначения, на тумбочке рядом громоздились судочки с едой и еще какая-то посуда.
Иван хмыкнул. Значит, его питательный сон был, так сказать, некоторым образом явью… Интересно…
— Одевайтесь, — сказал профессор и жестом указал на стул, на котором была развешена одежда.
Иван встал с кровати, с радостным удивлением чувствуя, как его тело движется легко и свободно, без малейших последствий долгого лежания и предшествующих лежанию тяжелых травм. Он взялся за одежду и обнаружил, что она представляла собою полный комплект черной эсэсовской формы: в петлицах красовались знаки различия, долженствующие обозначать гауптштурмфюрера.
Иван посмотрел на профессора. Тот ласково улыбнулся в ответ: глаза его стали как щелочки.
— Понимаю, понимаю вас, — произнес он и сочувственно покивал, — но и вы поймите: не так просто вернуть все ваши многочисленные награды! Потерпите немного, и все вернется на свои места…
Видимо, Иван не совсем сумел совладать со своим лицом, потому что профессор улыбнулся еще ласковее, похлопал его по плечу и сказал:
— Полно, полно, дорогой барон, не огорчайтесь вы так… Потомок столь древнего рода и такой доблестный солдат, как вы, не должен обращать внимания на такие в принципе мелочи… Да неужели вы не все еще вспомнили?
Иван сделал неопределенный жест рукой и скорчил еще более неопределенную гримасу. Барон, говоришь… ну-ну.
— Собирайтесь, наш дорогой герр Кляйн уже ждет. Пока мы тут за вами ухаживали, он провел кое-какое расследование — по поводу вас… уж извините его: служба такая. Так что если события прошлого еще не полностью восстановилось вас в памяти, то он сейчас освежит ее. В смысле — память.
Последняя фраза прозвучала несколько зловеще: Иван внимательно посмотрел на профессора, но тот улыбался все так же ласково.
Деваться было некуда, и Иван принялся мрачно напяливать на себя одежку, готовясь к новым неприятностям.
Он быстро облачился; форма пришлась точно впору Взяв ремень с висевшей на нем кобурой, Иван почувствовал, что в ней что-то есть: он открыл кобуру и извлек оттуда офицерский П-38.
Не меняя выражения лица, Иван проверил оружие, вытащил обойму, действуя как бы машинально. Все оказало вроде в порядке. Иван слегка повеселел.
Он затянул ремень, поправил фуражку- раз выдали, надо надевать, — и молодцевато щелкнул каблуками до блеска начищенных сапог, оттопырив локти и прижав ладони к бедрам. Получилось неплохо и даже браво: да здравствует советский кинематограф, усмехнулся про себя Иван.
Профессор с явным удовольствием оглядел новоиспеченного гауптштурмфюрера и сказал:
— Настоящего арийского солдата всегда видать за целую милю. Пойдемте, капитан.
Они вышли из палаты и долго бродили по тускло освещенным коридорам, то спускаясь по лестницам, то поднимаясь снова. На каждом повороте или лестничной площадке обязательно торчал эсэсовец с автоматом и притом в чине, как заметил Иван, не ниже унтерштурмфюрера, то есть лейтенанта: что бы это ни был за объект, он очень серьезно охранялся.
Иван машинально поглядывал по сторонам, а сам при этом думал нелегкую свою думу. Как бы то ни было, ситуация, в которой он очутился, была весьма непростой: можно даже было сказать, что она представлялась безвыходной. Вот разве только пистолет есть… а что пистолет, в конце концов?.. Втянули в какую-то непонятную игру… и еще бароном зачем-то обзывают.
Будем действовать по обстановке, решил Иван, потому что' больше ничего придумать не смог: тут они как раз и пришли.
Профессор остановился возле массивной двери, нажал кнопку в стене, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Кугельсдорф сделал приглашающий жест, пропустил Ивана вперед и вошел следом. Дверь за ними закрылась.
В помещении стоял большой стол, заваленный какими-то папками и бумагами. Еще там были три стула, на одном из которых восседал оберштурмбаннфюрер Кляйн. Он курил, пуская дым колечками. Иван вскинул руку и гаркнул:
— Хайль Гитлер!..
— Хайль, — несколько небрежно отозвался оберштурмбаннфюрер.
Профессор обошел Ивана и тоже уселся на стул.
— Присаживайтесь и вы, капитан, — любезно сказал он.
— Гауптштурмфюрер, — поправил его Кляйн и затушил сигарету в массивной пепельнице, выполненной в виде черепа. — Мы все-таки в СС…
Он вдруг усмехнулся.
— Кстати, — произнес он, глядя на Ивана, — могу вас поздравить: очевидно, совсем скоро вы будете уже штурм-баннфюрером…
— Да неужели? — обрадованно воскликнул профессор. — Документы уже представили?
Кляйн кивнул.
— Это за экспедицию?..
Кляйн еще раз кивнул.
— И за нее тоже… Впрочем, — он посмотрел Ивану прямо в глаза, — обо всем по порядку, если не возражаете.
Иван не возражал. Он просто стоял себе и никого не трогал.
— Вы знаете, — доверительно наклонился к эсэсовцу профессор, — наш дорогой барон так и не оправился, по-моему, от амнезии…
— Да? — слегка приподнял бровь Кляйн, — Ну, тогда тем более начнем сначала.
Он выудил из пачки новую сигарету, прикурил, выпустил клуб дыма и, сказав: «Да садитесь же, барон», откинулся на спинку стула.
Ивану закурить он не предложил, зараза такая.
Иван помедлил, не решаясь присесть, но потом подумал, что дожидаться третьего приглашения просто глупо, и поэтому опустился на стул, решив начать привыкать к новому непривычному титулованию.
— Итак, — заговорил Кляйн, — что вы помните из своего прошлого?
— Ничего, — почти что честно сказал Иван.
— Детство, юность?..
— Нет…
— А недавнее прошлое?..
— Ну, — осторожно произнес Иван, — я помню, что был офицером СС… кажется, гауптштурмфюрером… и…
Он умолк. Кляйн и профессор выжидательно смотрели на него.
— И?..
— И все, — решительно сказал Иван. — Больше ничего.
Немцы переглянулись.
— Н-да, — с сожалением произнес Кляйн. — А я-то на вас надеялся, профессор.
Тот смущенно пожал плечами.
— Мы пока не всесильны, дорогой оберштурмбаннфюрер, — сказал он. — Видимо, шок был очень силен… но это пройдет, уверяю вас.
Эсэсовец молчал, пуская паровозные струи дыма из ноздрей.
Молчал и Иван, чувствуя свою полную непричастность к происходящему… и в то же время ощущая, что каждое его движение, каждый жест или взгляд весомы, от них зависит многое в этом чужом мире, что все предопределено ранее в той же степени, в какой решается и сейчас…
Это было очень неприятное ощущение: как будто все внутри зачесалось, засвербило и сместилось куда-то в сторону: однако приходилось терпеть.
— Ладно, — произнес наконец Кляйн. — Тогда я буду рассказывать, а вы меня поправите, если что вспомните. Иван несколько уныло кивнул.
— Вас зовут Курт фон Штайнхорст, — сказал Кляйн. — Вы родились в октябре одна тысяча девятьсот семнадцатого года в знатной семье… по материнской линии вы, кстати, приходитесь дальним родственником Кларе фон Унрух, матери генерал-майора Генриха фон Люттвица, однако близких родственников у вас, увы, не осталось. В СС вы с тридцать восьмого года, в партии — с тридцать седьмого: в работе проявили себя с самой лучшей стороны. Шутка ли — многочисленные личные благодарности фюрера… в двадцать три года из рук вождя нации вы получаете рыцарский крест… и вообще!..