- И почему так устроен мир? Как платья Валькины донашивать, так это она, Верка, а как с подружками гулять - так это для Вальки, она ведь большая, в третий класс пойдет, с малявками не водится.
Верка привычно быстро все сделала по дому и пошла в огород. Там в заборе была заветная дыра к ее подружке Томке. Хорошо с ней, она спокойная и всегда со всем согласная, только не всегда за Веркой успевает. Глаза у нее какие-то коровьи, и упрямство бывает тоже коровье, от этого за день они не один раз ссорятся. Но все равно хорошо, ведь подружка же. Тем более, что мальчишки не берут Верку с собой лазить по заборам и по всему, по чему можно лазить. Вот и вчера поссорились всего раза два за день, даже и не вспомнить из-за чего. Но ссоры всегда шли по одному сценарию. Сначала забирали каждая своих кукол, потом разбегались по обе стороны забора и начинали дразниться. Томка стояла за забором и так противно кричала в сторону Верки:
- Цитра! Цитра! Цитра!
У Верки был достойный ответ. Она кричала в щель забора:
- Томка, Томка, родила ребенка, положила на кровать, стала пузо целовать!
После этого шли в ход комья земли, хотя через забор неудобно было их кидать, да и не очень метко. Когда надоедало и это занятие, расходились по своим избам, чтобы через какое-то время снова встретиться у дыры в заборе.
На этот раз у дыры в заборе никого не было. Верка пролезла через нее и прошла во двор. Никого. Старый пес Мухтар лениво помахал ей из тенечка хвостом. Томку Верка наш в доме. Та сидела на полу и играла куклами. Отец, как и у Верки, был на лесозаготовках. Мужики приезжали в поселок по субботам - в баню и отдохнуть. Мать Томки тоже куда-то убежала. Подружки ведь не могли знать, что творилось в это время у промтоварного магазина. А там царил переполох и жуткий бабий гам, несмотря на полуденную жару.
Домохозяйкам было проще туда попасть - они бросили свои дела и сбились в очередь у дверей, но и контора вмиг опустела, за исключением старого бухгалтера Авдеича и председателя леспромхоза, который был жутко встревожен свалившейся на его контору эпидемией. Четверо работниц отпросились в больницу, трое - в аптеку, две работницы побежали выключать утюги. Он был бы очень удивлен, если бы узнал вдруг, что все эти проблемы в тот день решались в одной очереди промтоварной лавки.
Очередь стойко выносила и палящий жар солнца снаружи, и внутренний жар желания овладеть дивной вещицей, которая, судя по фильмам, всех женщин по ночам превращает в королев. Ничего этого Верка и Томка не знали, они снова были подружками и играли в своих потрепанных кукол.
- Вот бы им наряды красивые сшить! - мечтательно сказала Верка.
- Из чего же мы их сошьем? И вообще мне мамка не разрешает с тобой играть, - со вздохом ответила ей Томка. С улицы послышались голоса и Верка узнала голос матери - Мне домой надо, - встрепенулась она и убежала. Уже сидя на кухне, Верка слышала с улицы голос тети Зины, которая громко радовалась тому, что теперь они тоже узнают настоящую французскую любовь. Мать вошла на кухню довольная, раскрасневшаяся от жары и долго пила холодный квас. Из ее сумки торчал хрустящий пакет.
- Сколько времени потеряла, - сказала она наконец. - А еще за крупой идти надо, - и они сели обедать.
После обеда мать закрылась в спальне и оттуда послышалось шуршание пакета.
- Верка, иди сюда! - раздался ее голос. Верка вошла и обомлела. В спальне стояла мать в чем-то таком, чего Верка еще не видела. Вроде бы и ночная рубаха, но вроде бы и не для сна предназначена. Зачем ночной рубахе быть прозрачной? Да еще без рукавов. А это одеяние было прозрачным, облегающим, надетое на голое мамкино тело. И вроде бы солнечный свет в спальню не падал, но рубаха вся словно переливалась, играя разными цветами, хотя была она всего лишь одного розового цвета.
- Ты прямо царевна, - шепотом сказала Верка, забыв и о сбитых коленках, и о пруте на кухне. Мать засмеялась непривычным для Верки смехом и вдруг крутнулась перед зеркалом. Но Верка не могла оторвать глаз от обновки, которая вся была обшита дивными белыми кружавчиками - и подол, и лямки, и вокруг шеи - кругом пестрели кружева. Верка вспомнила про своих неухоженных кукол и смотрела на эти кружева, не мигая. Мать, видя ее реакцию, снова засмеялась и легонько выпроводила ее из спальни:
- Иди поиграй, только со двора - ни ногой. Завтра суббота, вечером пойдем в баню.
Баня в каждой улице была общая на всех соседей и бабы обычно гурьбой ходили туда своими компаниями, по пятницам. А по субботам баню топили для мужиков.
Верка вышла во двор и весь мир ей виделся сквозь ажурные узоры кружев, которые мерещились ей в сплетении травы, в кустах крапивы, в хаосе листвы. Она молча пошла и присела возле своей подружки по заборной дыре.
- Ты чего? - удивилась Томка ее притихшему виду. - Опять от мамки досталось?
- Нет, - ответила та, вздохнув. - Просто, я видела красивое.
Жалость к куклам острым ежиком кольнула в самое детское сердечко. Кукол у Верки и Томки было по четыре штуки. У Томки они были поновее, и они были ее личные, а не Валькины, как у Верки, но все равно, наряды у них были затертые и бесцветные, да еще три пупса было совсем голых. Все это ихнее богатство размещалось в выстеленном тряпочками ящике из-под картошки.
В пятницу бабы собрались возле бани вечером, после дневной жары радуясь прохладе. Расплатившись с дедом Михалычем, как обычно, бутылкой самогона за протопленную баню, бабы вшестером, и Томка с Веркой в придачу, закрылись в предбаннике. Михалыч был шустрый озорной старикашка с одним зубом во рту и многочисленными приколами, от которых не могли спастись ни бабки, ни молодухи, но за эти приколы никто на него не злился. Томка с Веркой первыми разделись, не слушая бабьего зубоскальства и юркнули в теплое нутро бани. Давно приученные к бане, они сами знали, что и как надо делать. А бабы первым делом пошли в парилку разминать себя вениками, предвкушая приезд своих мужиков. Разговоры их нет-нет, а возвращались к дивным заграничным обновкам, тем более, что четверо из них принесли обновки в баню и вывесили их в предбаннике поверх всей одежды, чтобы после бани по-царски облачиться в этот заграничный праздник тела. Дополняя ощущение праздника, все эти комбинации были разноцветные: у Шурки - розовая, у Зинки - голубая, у Томкиной матери - зеленая, у Люськи-продавщицы - красная. Они словно радуга расцвечивали собой весь предбанник. Две остальные соседки были преклонного возраста и предпочитали на ночь долгополые сатиновые рубахи.