Казалось, история повторяется, Октавиан, Антоний и Лепид для борьбы со сторонниками республики также образовали триумвират, но на этот раз он не был основан на частных интересах, как союз Цезаря, Помпея и Красса. Договор был заключен открыто; триумвиры получили официальное поручение формировать новую административную систему, и с этой целью им были предоставлены все полномочия.
После победы при Филиппах триумвиры разделили мир. Антоний получил Восток, где надеялся успешно завершить честолюбивые проекты Цезаря; у Лепида была Африка, Октавиану достался остальной Запад. В то время как Лепид отошел от активной деятельности, Октавиан на Западе готовился к тому, чтобы устранить Антония. Антоний страстно мечтал о царской власти в восточном стиле, полностью предался этой мечте, но допустил тяжелые ошибки, из-за которых постепенно оттолкнул от себя всех своих римских сторонников. Октавиан, на которого поначалу смотрели с подозрением, оказался достаточно ловким для того, чтобы объединить вокруг себя римский народ и представить свое соперничество с Антонием как борьбу Рима против чудовищного, тиранического Востока, враждебного «имени римлян». Решающий момент наступил при Акции 2 сентября 31 г. до н. э.: Антоний и его супруга (и союзница) Клеопатра, последняя из Птолемеев[83], потерпели поражение на море и на суше. Октавиан стал единственным властелином мира.
Как только Октавиан удостоверился в окончательном завоевании Востока, он возвратился в Рим. Он преодолел препятствия на пути к власти, но каким образом он намеревался использовать эту столь дорого приобретенную власть? Более благоразумный, чем Цезарь, наученный уроком мартовских ид, он умел выжидать. В конце концов, ему было еще только 32 года. Притворяясь, что у него нет иного желания, как снова стать простым гражданином, лишь только он восстановит порядок в государстве, он объединил вокруг себя обломки сенаторской партии и, определяя свое собственное положение, принял титул Августа, а не титул царя, который кое-кто из его неловких сторонников (или изменников) ему открыто предлагал. Эпитет Август был старинным ритуальным словом, которое выражало понятие «счастливый», и сулил успех лично Октавиану. Слово, близкое к религиозному термину augur[84] означало, что для носителя имени любое дело было счастливым начинанием, освященным божественной силой. Август ничего не решал заранее относительно формы самого режима, но ему принадлежит заслуга того, что он выделил в идее царя именно то, о чем римляне сожалели всегда, и то, что республиканские магистратуры пытались сохранять, — незаменимое и почти магическое свойство царственной персоны. Заседание сената 16 января 27 года до н. э., когда Октавиан впервые был назван Августом, можно считать вторым рождением Рима: именно тогда был заключен новый договор между городом и его богами, договор, воплощенный в священной личности императора.
Власть Августа продолжалось 47 лет, и в течение полувека конституционная проблема им не была поставлена, но на практике решалась ежедневно. Император не навязывал политического строя, Рим сам каждый раз находил необходимые решения. Мудрый Август не прерывал (как это сделал Цезарь) диалога с римским народом, необычайно деликатного диалога, в котором его собеседниками в зависимости от ситуации были все сословия города, иногда провинциалы, иногда аристократы, иногда италийская буржуазия, иногда солдаты, даже рабы и вольноотпущенники. Талант Августа состоял в умении слышать голоса огромного римского сообщества, стараясь не приглушить ни одного. Чтобы прославить императорский римский мир, он призвал мыслителей и поэтов, которые сумели выразить то, к чему Рим исторически давно уже был готов, верил в собственное возрождение, и теперь, когда они продемонстрировали Риму его новое лицо, оно казалось ему именно таким, о каком он всегда мог только мечтать.