Цивилизация классического Китая

Теснота и шумность растущих городов в некоторой степени объясняет постоянное возвращение к старой теме буколического мира. Без сомнения, еще больше, чем в прошлом, люди эпохи Сун осознавали цену урбанизации. Цинь Гуань и сам приобрел суровой опыт жизни в городе: он был назначен чиновником архивов столицы, получал низкое жалованье, которого ему хватало только на убогое жилище и питание впроголодь. Впрочем, он никогда не впадал в отчаяние. В эту эпоху философского обновления и материального прогресса люди всегда сохраняли надежду, наличие которой всегда позволяет с первого взгляда отличить произведение, написанное в период Сун, от произведений, созданных в предыдущие эпохи.

О покое сто лет спустя писал и Лу Ю (1125–1210), самый знаменитый поэт периода правления династии Южная Сун. Он вел необременительную жизнь чиновника, мечтал об отвоевании севера и закончил тем, что удалися в деревню в надежде на созерцательную жизнь, которую он ценил достаточно высоко:

Не смейся над тем, что мутно крестьянское вино,
приготовленное на зиму.
Если год был благополучным,
для гостя найдется в достатке и домашняя птица, и свинья.

Гора над горой, река за рекой —
ты сомневаешься, найдешь ли путь.
Тень от ив, восхитительные цветы —
вот еще одна деревня.

Процессия с флейтами и барабанами —
весенний праздник божества Земли приближается.
Наивная простота одежд и причесок —
здесь еще живы обычаи древних времен.

В будущем, если мне позволит судьба,
я брошу дела и буду наслаждаться светом луны.
Я возьму посох и глухой ночью пойду
искать ночлег у дверей крестьянской хижины.

Единственным автором этого времени, который сумел передать все оттенки печали, была женщина, величайшая китайская поэтесса Ли Цинчжао (ок. 1084–1140). Она родилась в смутные времена отступления на Юг, бежала туда вместе со мужем, взяв с собой произведения искусства, которые они собирали. Неожиданная смерть спутника жизни вызвала у нее отчаяние, которое она выразила в сентиментальных строках жанра ци:

Грусть в сердце. И смятенье дум.
Тревожит каждый звук.
Холодный мир вокруг угрюм,
И пусто все вокруг.

Луч обласкал — и вновь темно,
И холодно опять.
С ненастным ветром и вино
Не может совладать.

Красавицы эпохи Сун

Наши представления о китайской женщине как о существе, заточенном в своем доме и неведающем красоты мира, несомненно, навязаны европейцами, которые столкнулись в XIX в. с Китаем, находящимся под властью маньчжуров. В домонгольском Китае, значение которого во всем хорошем, как и во всем плохом, было так важно для всей Азии, положение женщины не было столь низким, как это произошло позднее, в Китае династии Мин, когда началось возрождение архаичного и бескомпромиссного конфуцианства. Впрочем, художники династии Тан больше восхваляют качества хорошей супруги, хозяйки дома, придворной дамы и ее удовольствий, однако в живописи эпохи Сун появляется образ женщины одновременно красивой и образованной. На рисунке изображена женщина, сидящая у стола; рядом с зеркалом находится туалетный ларец, а также книги и картины — две страсти образцового интеллектуала.

Печальный голос слышен мне:
«Наш старый друг, прощай».
То гуси где-то в вышине
Летят в далекий край.

Здесь было много хризантем,
Цвели — и отцвели.
О них кто вспомнит и зачем?
Валяются в пыли.

Я у окна чего-то жду,
И скорбь меня гнетет,
А тут еще, как на беду,
Дождь без конца идет.

Утун, промокший до корней,
И сумеречный свет.
И в небе, как в душе моей,
Просвета нет и нет.[113]

Живопись

В Китае, как и на Западе, темы, которые используют поэзия и живопись, часто пересекаются. Но в Китае связь письма и художественного искусства, основанного на использовании кисти и графических символов, была еще более тесной. Она объединяла два этих способа выражения, которыми должен был владеть каждый образованный человек, даже не имевший никакого таланта. Эта родственность идей еще больше подчеркивалась тем, что и поэзия и живопись в своей ограниченной системе символов были связаны только с одной социальной группой, гордившейся своими традициями. Западный художник, напротив, был и остается своего рода волшебником, видения которого происходят из самого разного опыта. Таким образом, и поэзия и живопись в Китае выражают чувства определенного слоя, который одновременно составлял и интеллигенцию, и административные кадры. Вот почему литература и изобразительные искусства должны были подчиняться одним и тем же загадочным и бесконечным критериям, секрет которых тем не менее скрыт от нас, как и сама жизнь:

Тот, кто судит о живописи, используя только термины формального сходства,
понимает в ней не больше ребенка.
Тот, кто создает поэму, следуя точной модели,
в действительности ничего не знает о поэзии.
Есть только одно общее фундаментальное правило и для поэзии, и для живописи — талант и оригинальность.

Впрочем, живопись стала считаться благородным занятием только с эпохи Сун, когда Су Дунпо ввел особое определение — «живопись просвещенных мужей» (шижэнь хуа). Затем на протяжении эры Чжэнхэ (1111–1117), в правление императора Хуэйцзуна, члены академии каллиграфии и живописи, которая была реорганизована, потеряли свой статус мастеров и получили взамен него ранги, жалованье и почести официальных чиновников, влившись, таким образом, в ряды национальной элиты. В то же время конфуцианское обновление и авторитет отдельных личностей, связанных с этим предметом, привели к зарождению, наряду с профессиональной живописью, очень важного явления — живописи любителей: она одновременно представляла собой приятное времяпрепровождение и необходимое средство личного выражения, которое позволяло выносить тяготы официальных обязанностей и внешних приличий.

Высшая точка в развитии пейзажа

Каллиграфия изменилась достаточно мало, но совсем не так дело обстояло с живописью. Духовные дети Ван Вэя и интеллектуальной традиции периода Тан, мастера периода Пяти Династий, от которых на сегодняшний день не сохранилось ни одного оригинала, создали все те элементы, которые позднее, развившись, обеспечили чудесный расцвет сунской живописи.

113

Перевод М. Басманова.