Если подсчитать все время, которое ушло на то, чтобы из множества течений китайской философии выкристаллизовался оригинальный философский синтез, то периоды, когда государство оказывалось раздробленным, покажутся весьма короткими. На полторы тысячи рассмотренных нами лет китайской истории приходится всего 470 лет раздробленности, т. е. не более трети. Таковы данные официальной истории.
Однако это соотношение меняется и даже становится обратным, если за критерий целостности взять общую площадь территории, действительно контролируемой этническими китайцами. Так, держава жуань-жуаней V в. и тюркские государства VI в. трижды захватывали северную часть страны. Так же поступали в X в. кидани (Ляо), а в XII в. — чжурчжэни, пока монголы не овладели всей империей. Единственное настоящее национальное объединение произошло в период правления династии Тан. В итоге присутствие варваров — этой вечной угрозы, которой были степные пастухи-кочевники для сельскохозяйственных общин северной равнины, — оставалось постоянным на протяжении всей китайской истории. Несмотря на некоторые периоды относительного спокойствия, не было ни одного века, когда Китай не попытался бы, войной или дипломатией, найти решение этой тяжелой проблемы, которая характерна для более развитых цивилизаций, окруженных соседями иной этнической принадлежности и культурного уровня.
Для нас, сторонников идеи «единства», эти постоянные варварские нашествия и неоднократно порождаемые ими волны регионализма очень часто видятся только через призму их пагубных последствий. В какой-то мере обычным положением дел для Китая было наличие сразу нескольких государств, которые, продолжая осознавать свою принадлежность к единому культурному сообществу, позволяли развиваться собственным, дополняющим друг друга весьма сходным культурам. С этой точки зрения каждый распад Китая соответствует элементу дыхания или периоду вынашивания плода, на протяжении которого вся страна делает выдох, находя и комбинируя элементы нового объединения.
Централизация, происходящая одновременно с созданием империи, теоретически является для государства удачным вариантом. Например, римляне создали империю, которая отличалась огромными размерами, в ее границах было создано средиземноморское объединение. Однако в государствах такого типа могли сохраняться только самые общие идеи, которые, впрочем, при удобном случае доходили до абсурда. Таким образом, подобные великие классические периоды порождали огромную мозаику идей, в которой выживали только отдельные, уважаемые всеми принципы, часто насаждавшиеся в обязательном порядке.
Впрочем, никаких глубинных изменений не происходило. На протяжении веков наследовавшие друг другу китайские правительства напрасно бросались из стороны в сторону в поисках самоидентификации. В практическом плане это выразилось в двух проблемах (таких же неразрешимых, как, например, сохранение равновесия в отношениях между различными регионами или дипломатические контакты с варварами) — содержание мощной армии и распределение земли внутри империи.
Армия всегда была бездонной воронкой, поглощавшей государственные финансы, так как она должна была всегда быть лучше оснащена и обучена, чем армии тех, кто угрожал империи. Династия Хань вторглась в Центральную Азию, чтобы найти хороших лошадей, годных для верховой езды, потому что только кавалерия могла эффективно воевать против варваров. Династия Тан дошла до реки Тарим для того, чтобы защитить свой западный фланг и обеспечить спокойствие на торговых путях, которые соединяли ее с остальным миром. Зато династия Сун никогда не была настолько сильной в военном отношении, чтобы сохранять пастбища китайского Запада, пригодные для разведения лошадей. Эта династия пыталась компенсировать слабость своей армии, привлекая под свои знамена огромные массы людей и развивая наступательную технику, используя, например, взрывчатые вещества. Однако империя все равно оставалась в пределах досягаемости любых ударов со стороны варваров.
Проблемы общей культуры и распределения земли также оставались постоянными источниками трудностей. Можно подробно рассказать, как эти проблемы развивались на протяжении многих веков, но мы остановимся только на некоторых общих моментах.
Тот факт, что некоторые китайские неолитические культуры развивались в бассейнах рек или на равнинах, а также то, что две основные реки Китая, которые, засоряясь собственным илом, текут по весьма пологим склонам к морю, заставляют забыть о том, что поверхность, которую занимают горы, все же составляет больше половины территории страны. Китай разрезан горными цепями, которые скрещиваются, создавая подобие гигантского шахматного поля. При этом вплоть до XX в. только седьмая часть общей территории могла быть доступна для хозяйственной деятельности человека.
Эта природная особенность объясняет два важнейших феномена китайской цивилизации: любовь просвещенных людей к горам, которые представали во всей величественной красоте — большая часть западных художников оказалась к этому совершенно не способна, — и ненависть к ним простонародья, поскольку каждая скала, каждое дерево оказывались препятствием для выращивания продовольственных культур. Эта относительная нехватка земли привела к развитию террасного земледелия, которое могло быть даже ирригационным. Особенно оно было распространено на Юге, что позволяло увеличить площадь пахотных земель. К тому же нехватка земель приводила к нарушениям в питании. Хотя пища и была приготовлена весьма искусно, но, за исключением стола богачей, всегда была бедна кальцием и витаминами. Маленькие размеры полей, практика собирать налоги зерновыми приводили к тому, что крестьяне оставляли мало места для выращивания овощей и фруктов.
Аграрный вопрос приводит к появлению вопроса о «перенаселенности» Китая, который невозможно решить, не зная некоторых нюансов. На самом деле эта проблема появляется потому, что в Китае использовались самые древние формы ведения хозяйства, требующие огромного количества рабочих рук. Речь идет о посадках риса, об оборудовании каналов и плотин, необходимых для создания ирригационных систем, о получении шелковой нити из маленьких коконов, а позднее на Юге — о сборе и просушке чайных листьев. Даже на уровне крестьянского производства все эти работы требовали множества непрерывно повторяющихся движений, а значит, тысяч рабочих рук.
Очевидно, что общество, которое одевалось и питалось благодаря сельскому хозяйству, тесно связанному со сложными методиками заливного рисоводства, было еще больше, чем другие, если это возможно, беззащитно перед голодом. Как только отработанный механизм начинал давать сбои, целые деревни вымирали от голода.
При таком типе экономики скотоводство не играло практически никакой роли. В среднем хозяйстве имелось всего лишь нескольких быков, которые были нужны, чтобы тянуть плуг, нескольких баранов, с которых стригли шерсть, свиней или домашнюю птицу, которых разводили на кухонных отбросах.
Необходимость большого количества рабочих рук и их наличие, отсутствие домашних животных объясняет простейший уровень механизации крупных работ в сельском хозяйстве. Конечно, в Китае не было недостатка в бесчисленных изобретениях по подводу к полям воды и подъему тяжелых грузов, однако до недавнего времени работу этих машин все равно выполнял человек — незаменимый элемент производства.
В конце концов для китайских земледельцев и увеличение и уменьшение населения не давали повода для радости. Когда численность населения возрастала, а это, согласно древним принципам, означало, что у власти хорошее правительство, тогда начинался голод, так как обрабатываемые территории были неспособны всех прокормить. Если же, напротив, количество людей уменьшалось, сельское хозяйство и производство испытывали нехватку рабочих рук, что, в свою очередь, приводило к нищете. В этих двух случаях количество собранных налогов и уровень эффективности общественных работ опасно снижались, делая еще более тяжелым для государства содержание армии, — круг замыкался. Кроме того, необходимо было постоянно бороться с захватом земель крупными земельными собственниками, которым были дарованы льготы или даже освобождение от уплаты налогов. Все это заканчивалось тем, что основная тяжесть налогового бремени ложилась на плечи самого бедного населения, которое ни из страха, ни по доброй воле не могло дать больше, чем имело. В итоге, как ни парадоксально это звучит, китайское государство всегда было очень бедным.