Сюнь-цзы (315–236 до н. э.), как и многие другие великие политики того времени, вел бродячую жизнь. Он служил на высоких должностях сначала в царстве Ци, в Шаньдуне, затем в царстве Чу, на юге Китая. Сюнь-цзы восхищался философией Конфуция, однако не разделял ни идеи любви Мо-цзы, ни энтузиазма Мэн-цзы, ни даже веры Учителя в человеческую гуманность жэнь и в возможность сохранения равновесия в человеческой природе. За три века положение дел очень сильно изменилось. Исчезло существовавшее раньше хрупкое равновесие между небольшими княжествами, главы которых испытывали потребность в изучении настоящих принципов и обрядов древней религии. Сюнь-цзы с грустью взирал на нескольких жадных и жестоких государств, которые примерно за один век сумели разрушить древний порядок.
Призрачное государство Чжоу было уничтожено. Время мифических сказок и мечтаний о золотом веке прошло. Развитие мира перестало зависеть от человека, а стало результатом совокупности чисто механических действий и реакций: «Движение Неба обладает постоянством. [Это постоянство] существует не благодаря [мудрости] Яо и не умирает из-за [тирана] Цзе. Когда люди, стремясь соответствовать этому постоянству, соблюдают порядок, они счастливы; когда же в этом стремлении они допускают беспорядок, их постигает несчастье. Если [человек] старательно занимается сельским хозяйством и бережет добро, то Небо не в силах ввергнуть его в нищету. Когда человек обеспечивает себя всем необходимым для своего существования и действует своевременно, Небо не может сделать его больным. Если человек соблюдает [естественное] дао и не совершает ошибок, небо не в состоянии навлечь на него беду. В этих случаях ни наводнение, ни засуха не могут заставить человека страдать от голода; холод и зной не могут принести ему болезни; злые духи не могут принести ему несчастье».
Но еще больше, чем власти сверхъестественного, Сюньцзы не доверял человеку: «Только под влиянием учителей и законов, только со строгими правилами поведения в качестве проводников может существовать учтивость, уважаться этикет, быть восстановлен порядок. Из всего этого следует, что человеческая природа дурна, а ее доброта является приобретенной».
Все было сказано. Впрочем, нельзя делать вывод, что философ совсем потерял надежду: он все же верил в возможность прогресса, который тем не менее был трудно достижим, поскольку ему препятствовала человеческая природа.
Когда Хань Фэйцзи применил на практике учение Сюньцзы, он представил государство как геометрическую точку в космическом порядке. Поддержание морали, потребность в которой была вызвана необходимостью абсолютной победы государства, в повседневной жизни достигалось системой жестоких наказаний: «В действительности разуму народа можно доверять настолько же, насколько и разуму ребенка… Ребенок не понимает, что страдание от малого наказания — это средство получить большую пользу. <…>
Сегодня, когда правитель заставляет обрабатывать больше земли и пасти больше скота, для того чтобы умножить пропитание своего народа, его называют жестоким. Когда правитель карает преступления, умножая наказания, чтобы пресечь действия преступников, народ называет его суровым. Когда правитель повышает денежный и продуктовый налоги, чтобы наполнить хранилища зерна и казну на случай голода и для содержания армии, народ называет его алчным. Наконец, когда правитель делает упор на единую военную подготовку, не делая скидок ни для кого, и заставляет свои войска долго воевать, чтобы захватить врага, народ называет его свирепым. Эти четыре средства позволяют достичь порядка и сохранить мир, однако народ слишком невежествен, чтобы их оценить».
Так сложилась «школа законов» (фа-цзя), которую еще называют «школой легистов», к которой власть имущие Китая обращались в самых сложных ситуациях. Несмотря на быстро распространившееся мнение, приписывающее этой школе самые вероломные цели, она основывалась на крайне строгой этике. Учение философов этой школы базировалось на понятиях энергии, сущности, именно оно делало представителей этой школы главными противниками существующей системы. Клану и семье они противопоставляли Поднебесную; естественному равновесию — высший порядок, порожденный строгостью и принуждением; радостям всеобщего изобилия, они предпочитали, на их взгляд, более полезную добродетель умеренности; они стремились не к получению жизненных благ, а к достижению результата. Разумеется, в долгосрочной перспективе жизнь народов кажется постоянным колебанием между двумя этими полюсами. Легисты больше стремились развивать идеи конфуцианства, чем противостоять им, целью этого было избавление от кланового эгоизма. Таким образом, необходимо было уничтожить само понятие рода или, если говорить точнее, позволить членам рода выйти за его границы. Эту проблему невозможно было решить без создания новой личности. Между тем в условиях той эпохи решение этой проблемы могло быть только бескомпромиссным, так как люди не обладали требуемыми чертами.
Даже в самом княжестве Цинь современник Хань Фэйцзи могущественный Люй Бу-вэй, бывший ранее одним из самых крупных торговцев, когда стал политиком, стремился самыми разными способами изменить природу человека. Окруженный целой группой интеллектуалов и странствующих философов, он старался рационально организовать нравственную, политическую и космическую составляющие окружающего мира, поскольку практика точного соблюдения соответствующих обрядов способствовала сохранению мирового равновесия. Записи его окружения, впоследствии объединенные в одно произведение, названное «Весна и осени господина Люя» («Люй-ши Чунь-цю») в честь их энергичного лидера, эмоционально восхваляли возвращение к ранней форме религии: «Во всех вещах не должно ни преступать путь Неба, ни уничтожать принципы Земли, ни вносить смятение в законы людей. <…>
Если в первый месяц весны правитель совершает обряды, приемлемые для лета, ветер и дождь не придут в свой сезон, деревья и цветы не расцветут и засохнут, ужас снизойдет на все народы. Если он совершает обряды, предназначенные для осени, чума поразит народ, придут суровые ветры и проливные дожди и в изобилии будут расти зловредные растения. Если же он совершает обряды зимы, дожди и наводнения принесут огромные разрушения, мороз и снег вызовут опустошения и первые посеянные зерна никогда не прорастут».
Казалось, что Небо снова стало очень обидчивым, как и в те времена, когда господствовало только магическое мышление.
Продолжающееся засилие конфуцианства, которое достаточно серьезно влияло на жизнь человека, стремясь полностью ее регулировать, а также идеи этой философии, согласно которым никто не мог избежать обязанностей своего сословия, не должны затмить нам другое направление китайского мышления, для которого характерно исступление мистического или оргиастического безумия, с древности проявлявшегося во время жертвоприношений или крупных сельскохозяйственных праздников. Стремление к неизведанному, любовь к парадоксам и всему иррациональному, восхищение бесконечным течением жизни, секрет которой в какой-то степени оставался в сознании человека, — все это было началом пути, который вел к осознанию всеобъемлющей относительности вещей. Понятие предмета переходит из категории измеримого в категорию неизмеримого. Эти понятия нашли свое место в мышлении людей того времени. Существовавшие с древности понятия инь и ян, элементы, из которых состоит все существующее, одновременно и дополняющие друг друга, и являющиеся антагонистами, в равной степени обеспечивали и течение жизни, и биение гигантского космического сердца. В отличие от зороастрийцев, в китайском мышлении не существовало понятия битвы Добра и Зла, напротив, можно говорить о простом процессе творения путем взаимодополнения. Для того чтобы достичь счастья, человек должен следовать пути, дао. Именно из термина дао в XIX в. было создано название этого учения — даосизм.