«Тихону принадлежит приоритет в богослужебном поминовении советской власти. Когда его избрали на патриаршество, он вознес молитву, в которой… присутствовала фраза "о властех наших". Но у власти на тот момент уже 10 дней как находились большевики!.Тихон категорически отказался благословлять деникинскую армию» [3].
Советская власть не вмешивалась системно в дела РПЦ до тех пор, пока последняя сама не встала последовательно и ожесточенно на сторону белого движения (то есть, по сути, на сторону откровенной иностранной интервенции против очевидного большинства русского народа). Тем самым Церковь сама предельно облегчила практическую массовую реализацию застарелой ненависти к себе и в целом к «никонианам» старообрядцев-беспоповцев, составивших социальную базу сталинских большевиков-патриотов в противоположность ленинским и постленинским коммунистам-интернационалистам [76]. (И это не говоря еще о еврейской, а во многом и вовсе местечковой составляющей этих коммунистов-интернационалистов, часто испытывавшей к РПЦ враждебность и по сугубо культурным причинам!)
Таким образом, формирование великих идеологий осуществлялось в полном соответствии с гегелевской триадой (диалектическим принципом отрицания отрицания): либерализм отрицал консерватизм, а марксизм – либерализм, возвращаясь при этом к консерватизму как минимум в сфере коллективистских ценностей.
Наиболее существенным же в процессе развития идеологий было изменение отношения к характеру желаемых ими общественных преобразований. Если консерватизм отрицал их вовсе, то либерализм последовательно настаивал на оптимальности эволюционного развития. Марксизм же, акцентируя внимание на качественные изменения в общественном развитии, на смену эпох (а не медленное совершенствование в их рамках), осознал объективную неизбежность революций как ключевого фактора общественного развития и сосредоточил всё своё внимание на управление ими и использование их энергии в максимально позитивных целях.
«Штурмующие небо» марксисты выступали по отношению к традиционной, феодальной в своей основе консервативной элите и буржуазной либеральной контрэлите в качестве классической антиэлиты. Во многом именно поэтому, в силу самой природы марксизма как идеологии первая же масштабная практическая победа ее носителей, – создание советской цивилизации, – стала построением социализма именно как антикапитализма, вписанного в тогдашний капитализм в качестве необходимого для него и, более того, объективно оздоравливающего его элемента [95].
Консерватизм и либерализм как более старые идеологии, вызревшие ещё в рамках феодального строя (и лишь реализовавшиеся благодаря развитию капитализма), могут быть как правыми, так и левыми (то есть преследовать в качестве ключевой цели как рыночную эффективность и, соответственно, интересы капитала, так и справедливость, то есть интересы народных масс). Марксизм же по своей природе является исключительно левым, ориентированным на справедливость и интересы прежде всего труда, а не частного капитала (хотя он и способен вступать с ним в разнообразные союзы и эффективно использовать его энергию для достижения своих целей, как показала, в частности, практика Советского Союза в сталинский период [30]).
В силу этого классификация политических течений представляет собой классическую двумерную систему координат. Одна её ось выражает противоречия между личными и общественными интересами (между свободой и ответственностью, то есть, упрощенно, между либерализмом и консерватизмом), а другая – между целями труда и капитала (то есть между правыми и левыми, соответственно, между справедливостью и рыночной эффективностью).
В настоящее время в силу влияния информационных и тем более постинформационных [20] технологий доминирующей политической силой Запада являются левые либералы (неотроцкисты), используемые уходящим глобальным финансовым спекулятивным капиталом для сокрушения всей и всяческой упорядоченности. Им пока пассивно противостоят, ведя арьергардные по сути бои на догорающих окраинах здравого смысла, правые консерваторы, представляющие интересы национальных капиталов реального сектора.
Противоречие между трудом и капиталом ушло на второй план из-за резкого роста производительности труда, на глазах увеличивающего долю в прямом смысле слова лишних людей и превращающего производительный труд как таковой из библейского проклятия в почти аристократическую привилегию. Вторым фактором ослабления практического значения противоречия между трудом и капиталом стало обострение указанного выше противоречия между глобальными спекулянтами и национальными производителями.