Однако без этого стать развитой страной (что наглядно показывают примеры, например, ЮАР, а также крупных экономик Южной Америки, которые после войны были не только более богатыми, но и как минимум не менее развитыми, чем лежащая в руинах Европа) практически невозможно, так как капиталы реального сектора неминуемо перетекают в спекулятивный сектор, и экономика разрушается.
В США соответствующие ограничения были отменены лишь по достижении принципиально нового уровня развития – в 1999-м, в Японии в 2000 году, а власти Англии предупредили о возможности ограничения трансграничного движения капиталов уже в начале 2010-х годов, столкнувшись с угрозой дестабилизации зоны евро.
Однако для либералов любое ограничение спекуляций, и в первую очередь финансовых, принципиально неприемлемо, так как глобальный бизнес, которому они служат, – это прежде всего глобальные именно спекулянты.
Таким образом, идейное, политическое и организационное уничтожение либерализма в его нынешнем виде, решительный разворот от методично и всеобъемлюще разрушающих человечество реформ к нормальности является в прямом смысле условием сохранения цивилизации, – и, в частности, условием сохранения и прогресса нашей страны.
Представляется не менее важным фактором и полная устарелость либеральных подходов в мире социальных платформ, постепенно выводящим рыночные отношения на периферию общественного развития [20].
Информация по самой своей природе носит общественный характер, и попытка сохранить частное присвоение благ, создаваемых информационным и постинформационным обществами коллективно, на основе единой культурной среды, ведет к смене характера их присвоения на соответствующий их природе общественный.
При этом не существует ни малейших гарантий того, что катастрофические катаклизмы, к которым может привести зияющее противоречие между общественным характером производства информационных и особенно постинформационных благ и всё более частным характером их присвоения, не приведут к скачкообразной утрате технологий, порядковому сокращению численности человечества, одичанию уцелевших и возврату к первобытно-общинному или, в лучшем случае, феодальному строю.
Заключение. Англия борется. А ты?
«Знание – власть»[181]
В поисках причин исторического превосходства британской элиты над её конкурентами автор незаметно для себя описал в предложенной Вашему вниманию книге значительную часть великолепной и трагической историю Англии, – хотя и под совершенно неожиданным для себя самого углом: от объективных причин и случайных обстоятельств, способствовавших возникновению великой Британской империи, до объективных же причин её угасания – и, что представляется наиболее важным с точки зрения практической конкуренции и поучительным с политической точки зрения, её отчаянной борьбы за выживание, то есть глобальное влияние и власть.
Почти столетие назад пав жертвой своей же собственной социальной инженерии (и по сей день продолжающей создавать поколения колониальных менеджеров в уже далеко пост- и неоколониальном мире), британская элита тем не менее смогла, беспрерывно напрягая интеллект и волю, продолжить глобальную борьбу с непревзойденными энергией, последовательностью и изобретательностью, распространив свою мощь на внегосударственные сферы управления массами, включая культуру, моду и психологию, с неумолимой последовательностью и изобретательностью сочетая самое грубое насилие с самым тонким управлением мимолетными настроениями, склонностями и даже эмоциями.
Чудовищные цинизм и аморальность методов этой борьбы (надеюсь, вполне понятно раскрытые в настоящей книге на весьма ярких и убедительных примерах гитлеровского нацизма и современного либерализма) не должны заслонять от нас её эффективности.
Многочисленные проблемы современного английского общества (на политической поверхности которого сталкиваются представители бывших колоний – индус в качестве премьер-министра Соединенного королевства и пакистанец в качестве премьер-министра Шотландии, обособившиеся от Англии элиты которой уже готовы отделиться, если им не удастся захватить власть над всем Соединенным Королевством) не должны заслонять от нас поразительного факта сохранения им суверенитета – в отличие от всей континентальной Европы – и способности переваривать и подчинять своей элите самые разные внутренние силы и группировки.
181
По советской вегетарианской традиции обычно переводится как «Знание – сила» (с таким названием выходил даже прекрасный журнал, весьма эффективно популяризовывавший науку), однако смысл первоисточника неизмеримо жестче и определенней.