Когда наблюдаешь, с какой быстротой и готовностью египетский ученый, мусульманин Аль-Габарти, усвоил французский урок, причем весьма далекий от того, чтобы быть «без печали», мысли обращаются к ряду выдающихся османских государственных деятелей прозападного направления: это Мехмед Али из Каваллы, македонский армейский командир, пришедший в Египет и увидевший, что там делают французы, а затем продолживший революционный труд Наполеона после его ухода[6]; это султан Селим III, лишившийся жизни в Константинополе за девять лет до высадки Наполеона в Александрии в пионерской попытке перестроить Османскую империю на западный лад; это и султан Махмуд II, которому удалось после долгого — в полжизни — терпеливого ожидания осуществить политическое завещание своего сородича-мученика, и, наконец, последний — по времени, но не по важности — президент, Мустафа Кемаль Ататюрк, который завершил уже в наше время революцию в жизни османских турок, начатую еще султаном Селимом примерно за шесть поколений до того. Эти османские имена вызывают в памяти имена подобных им фигур в других частях мира: архизападника Петра Великого и его большевистских духовных наследников; искусных архитекторов Реставрации Мэй-дзи в Японии; бенгальского синкретиста Рам Мохан Роя, который, перенеся это понятие в область религии, выразил характерное индусское уважение к истинным ценностям материи и духа — с каким бы негодованием ни отряхивали пыль оскверненного порога этого ересиарха со своих незапятнанных ног ортодоксальные индусские пандиты.
По вдохновению или повелению этих могущественных «иродиан» — а движущей силой была обычно смесь увещевания и принуждения — молодое поколение незападных обществ, когда-то разделенных, а ныне сметенных Западом в одно, опутанное всемирной сетью, в наше время в буквальном смысле учится в западных школах. Оно усваивает урок Запада из первых рук в университетах Парижа или Кембриджа и Оксфорда, в Колумбийском университете или Чикагском; и когда я разглядываю лица в своей аудитории Сенат-Хаус в Лондонском университете, я с удовлетворением замечаю там представителей этих обществ. Элита во всех незападных обществах сейчас уже практически полностью рассталась со своим традиционным эгоцентричным локальным мировоззрением. Часть этой элиты, увы, заразилась западной идеологической болезнью национализма, но даже национализм с точки зрения незападных обществ обладает хотя и отрицательным, однако достоинством экзотического пророка. Он также извлекает их из их племенной раковины. Короче говоря, тем или иным путем эмоционально трудный, но интеллектуально стимулирующий опыт ураганного штурма со стороны Запада позволил этим незападным людям, изучающим социальные науки, осознать (а какого усилия воображения это требует!), что прошлая история Запада не есть лишь узкая забота одного только Запада, но также и их собственная история. Она есть их история потому, что Запад — подобно тем французским солдатам-мародерам в Каире, о казни которых сообщает Аль-Габарти, — вторгся в жизнь своих беззащитных соседей; теперь этим соседям приходится знакомиться с западным образом жизни в новом, всемирном обществе, членами которого Запад сделал их только с помощью силы.
Парадокс нашего поколения состоит в том, что весь мир выиграл в результате просвещения, которое Запад нес с собой, кроме (как мы уже наблюдали) самого Запада. Запад сегодня все еще продолжает смотреть на историю со своей старой, узкоместнической, эгоцентрической точки зрения, которую другие сообщества к нашему времени были вынуждены преодолеть. Тем не менее раньше или позже Запад, в свою очередь, будет вынужден пройти то переобучение, которое другие цивилизации прошли в процессе унификации мира в результате влияния Запада.
Каков же возможный путь грядущей интеллектуальной и нравственной революции Запада? Поскольку мы двигаемся, отворотив нос от железного занавеса, который лишает нас возможности заглянуть в собственное будущее, кое-какой свет для нас могли бы пролить истории наших старших современников, про которых мы знаем все, ибо действующие лица (dramatis personae) уже простились с жизнью. Например, каковы были последствия влияния греко-римской цивилизации на ее соседей? Если мы проследим нить событий сквозь шестнадцать или семнадцать веков от катабасиса товарищей Ксенофонта по оружию до последних достижений — под влиянием Греции — мусульманской науки и философии перед монгольским катаклизмом, то мы увидим, как казавшееся непреодолимым наступление Греции по всем позициям — политической, военной, экономической, интеллектуальной и творческой — постепенно было остановлено и повернуто вспять контрмерами его негреческих жертв. По всем позициям, где они были атакованы, контрнаступление восточных народов было успешным в целом, но в частностях удача не раз им изменяла, а последствия иногда были нелепо ироничными. Есть, однако, один момент — религия, ахиллесова пята греков, — где восточный контрудар достиг цели и вошел в историю.