И когда Ликут просит меня с оружием ему помочь, я ж не просто так сразу же возможности производственные для удовлетворения этой его просьбы прикидываю. Не я, конечно, буду это решение принимать, а Фабриций, да и с царьком нашим Миликоном из почтения к его августейшей особе уж всяко «посовещаемся», но едва ли решение будет сильно отличаться от моего прогноза — что ж я, своего непосредственного босса и брата собственной супружницы не знаю? Это формально Ликут нам вражина, потому как царёк наших вражин, а на деле он наш тайный друг, да и ставленник, если уж совсем начистоту. С каждым лузитанским набегом, из которого не возвращаются наиболее буйные дикари, всё меньше остаётся в его окружении невменяемых психопатов и всё больше набирается нормальных, с которыми уже можно варить вполне съедобную кашу. А посему и лузитан здешних мы рассматриваем уже сейчас как наших завтрашних подданных и сограждан, о нуждах которых позаботиться вполне для нас естественно. Пусть видят и понимают уже сейчас, что не злыдни-кровопийцы придут и возьмут их завтра под свою руку, а друзья и почти-что свои. А кое-кто и безо всяких «почти», учитывая НАШИХ лузитан. Зря мы их, что ли, старательно в наш образ жизни втягиваем, но процесс их полной ассимиляции пока не форсируем? Тут тонкая политика, и всё в ней не просто так, а по поводу, и завтра всё это скажется и свою роль сыграет…
Ну, завтра — это, конечно, очень условно. На самом-то деле очень нескоро ещё наступит это «завтра» — сам-то доживу ли? Ну, дожить-то должен бы, я живучий, а вот в том ли буду добром здравии, чтобы самому в аннексии низовий Тага активно и деятельно поучаствовать — уже не уверен. Вот Волний-мелкий, мой старший спиногрыз и наследник — тот поучаствует наверняка, так что если и не для своего собственного, то уж всяко для его торжества я сейчас почву подготавливаю. А заодно и прецедент создаю для будущей родовой традиции — каждый свой крупный шаг планировать с таким расчётом, чтобы он не только к собственным сиюминутным успехам вёл, но и к будущим успехам потомков. Здесь, собственно, всё, что можно было сей секунд сделать, уже сделано. Завтра или на крайняк послезавтра — и это уже буквально, а не фигурально — продефилируем, как Ликут просит, вблизи Олисипо, да и направимся наконец до дому, до хаты. И всё, на ближайшую пару-тройку лет война для нас закончилась, и хвала богам, потому как настозвиздило уже воевать, если честно. Что нам, дома заняться нечем?
3. Азоры здесь тихие
— Хайль Таррквинии! — донеслось скрипучим голосом из угла.
— Ага, зиг хайль, — пробормотал я, натянув на башку покрывало и поворачиваясь на другой бок.
— Он не отстанет, — предупредила Велия.
— Хайль Таррквинии! — продублировал несносный птиц из клетки, подтверждая полную правоту моей супружницы.
— Зиг хайль! — рявкнул я ему в ответ, ещё и ногой отсалютовав ради хохмы, — Теперь доволен, долбодятел? — в принципе-то птица говорун, конечно, отличается умом и сообразительностью — ну, по сравнению с куром уж точно, но один хрен птиц есть птиц, и мозги у него — птичьи, и пока не отзовёшься ему «как положено», то бишь как он приучен, этот живой будильник хрен уймётся.
Определившись, кто я и где я, что спросонья задача не столь уж и тривиальная, гляжу на часы — млять, так и знал! Пернатый стервец разбудил нас с петухами! Не просто ж так говорю, что птичьи мозги — ну никакого понимания обстановки.
— Мы здесь вообще-то в отпуске, — проворковала моя ненаглядная, прижимаясь поплотнее соблазнительными выпуклостями, и это облегчило мне решение третьего из моих сиюминутных вопросов и второго из извечно русских — что делать. Естественно, то, чем и занимаются счастливые семейные люди в отпуске, когда не надо ни самим ни свет, ни заря на работу спешить, ни детей в детсад или школу собирать…