Теперь вот сплетничают о ганнибаловом семействе, да о том, как управляющий заболевшего хозяина едва успевает отбрыкиваться от множества утопленников, включая и спасённых, которых всех волокут к нему на опознание. Награда-то ведь за тела объявлена для здешней голытьбы немалая, вот и волокут в надежде на неё, да только всё не тех, кого надо. Обсуждают всё это постояльцы с шалавами, даже версии строят — кто о пергамском теракте в отместку за не столь давний морской конфуз Эвмена со змеями, кто и о римском — за ту давнюю войну. Рассматривают и версии похищения того же авторства, а некоторые даже и на здешнюю «кровавую гэбню» Прусия грешат, и эта версия тоже куда популярнее банальной уголовщины, не говоря уже о несчастном случае — и античный мир изобилует своими доморощенными конспирологами.
— Официозную версию следствия ещё не озвучили? — спрашиваю Васькина.
— Пока отмалчиваются, но пергамскую, судя по опросам всех знакомых Архелая и его людей, негласно тоже прорабатывают.
— Нами не интересуются?
— Заинтересовались Маурой, и я решил подстраховаться — дал ей денег и велел затаиться на ближайшую неделю. Связь через слуг Одноглазого — всякий раз разных — её помощи не требует, так что незачем ей мозолить глаза моим здешним коллегам.
— Это правильно, — одобрил я, — Пущай прикинется ветошью и не отсвечивает. О последних событиях ничего ещё не вякают?
— Слух о пиратском нападении прошёл, но без подробностей, так что смаковать любителям сенсаций пока нечего. Но во дворце уже знают, и Одноглазому сообщили…
— Ага, с глубоким прискорбием, — прокомментировал Володя, — Пока-что ждём-с первой звезды-с. У тебя-то с этой прояснилось чего-то?
— Да собственно, примерно как я и подозревал. Отучилась, шла уже к выпуску, имела хорошие шансы на высший разряд — это подтвердилось, но тут она сама себе лихо подосрала. Ну, обезьяны крепко напросились, так что тут винить её не могу, но была бы чуток посдержаннее и поаккуратнее — выпустилась бы без проблем.
— Подставили её, что ли?
— Да там даже и не подстава была, а попытка очень круто напакостить, так что — вот хоть и не люблю психующих баб, но в данном конкретном случае причина психануть у ней наклюнулась уважительная. Просто психанула резче, чем следовало, ну и слегонца «превысила пределы необходимой обороны».
— Слегонца — это как?
— Да перестаралась немножко — впечатала обидчицу в стену не той стороной торца. Впечатала бы лобешней — думаю, что её поняли бы правильно, а она впечатала её греблом, и в результате означенное гребло утратило товарный вид, скажем так. Это у них, сам понимаешь, не приветствуется.
— Довели?
— Ну да, напрашивались настойчиво, как я понял из их разборки, так что в целом по заслугам схлопотали, просто она чуток перестаралась.
— Так погоди, может просто на автопилоте? — предположил спецназер, — Если она через быка, говоришь, сиганула как те акробаты, так наверняка ж занималась этим серьёзно, а это крутые рефлексы нарабатываются… Помнишь же анекдот про боксёра?
— Ну и раскрылась?
— Ага, он самый! — мы с ним рассмеялись.
— Расскажите и мне, — попросил Хренио.
— Ну, участковый мент боксёра спрашивает: «Как же это вы так, тёщу ударили? Вы же всегда с ней прекрасно ладили, я вас с ней всем прочим всегда в пример ставил, и тут вдруг такое!» Боксёр ему разжёвывает: «Ну ты прикинь, я только с тренировки, весь на рефлексах. Сидим, ужинаем, ну так и сидела бы себе спокойно, а она же прикалывается и мельтешит передо мной в стойке — туда-сюда, туда-сюда — ну и раскрылась!»
— Может быть, в этом и есть резон, — прикинул Васкес, когда отсмеялся.
— Так давайте у неё и спросим, — перевожу я кидонийке наши рассуждения на греческий, а она, въехав, отвечает:
— Ну да, я училась в детстве на «бычью плясунью». Только та «бычья пляска», которую наши акробаты показывают — это не всерьёз, а что-то вроде эдакого театрального представления. У них и бык свой, ещё с маленького телёнка выдрессированный, и они его хорошо знают, и он их тоже. И они с ним играют, и он с ними играет — риск есть, конечно, но небольшой. А я училась для настоящей «пляски» — храмового обряда в честь Великой Владычицы, в котором богиня сама выбирает себе жертву. Если люди одолеют быка — в жертву принесут его, а если бык убьёт человека — значит, ей была угодна человеческая жертва. Навыки те же, что и у акробатов-театралов, только это — уже не театр. В Кноссе, Гераклее, Итане, в Гортине — там уже эллинские порядки, и даже в древнем Фесте старые критские обычаи почти искоренены или превращены в фарс. Но в Кидонии, хоть и не в самом городе, а в его окрестностях, ещё сохранился и настоящий Крит. Жизнь там другая, и отношение к старине — тоже другое. Там всё всерьёз, и «бычья пляска» — тоже всерьёз. Ошибёшься в ней — погибнешь, растеряешься — погибнешь, задумаешься и промешкаешь с нужным приёмом — тоже погибнешь. Бык — не участник общей игры и не товарищ по команде, а враг, которого нужно победить, чтобы выжить самим. А кто же щадит врага?