— И вы находите это нормальным?
— Менты, как я понял, не особенно возражают.
Виктор побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола.
— Еще вопросы? — спросил Гусев.
— Вам вообще нравится здесь работать?
— Да, — сказал Гусев. Это была не такая уж и неправда. Зарплата, которую он здесь получал, ему нравилась. А работа ему не нравилась в принципе. Он даже подозревал, что тот, другой, молодой Гусев, когда-то совершил большую ошибку при выборе профессии, за которую он нынешний теперь вынужден расплачиваться.
— А наш финансовый директор жаловался, что на прошлом корпоративе вы назвали нашу работу бессмысленной.
— Я был нетрезв, — сказал Гусев. — Это же корпоратив.
— И что?
— Ну, сами знаете, как это бывает.
— Не знаю, — сказал Виктор. — Я не считаю свою работу бессмысленной вне зависимости от количества выпитых алкогольных напитков.
— Завидую, — пробормотал Гусев.
— Простите, что?
— Неужели вы сами никогда о таком не думали?
— О каком?
— Ну вот если завтра наша фирма внезапно накроется медным тазом, — сказал Гусев. — И вся наша линейка продукции исчезнет с рынка. Одномоментно и навсегда. Никакой катастрофы же не произойдет. Конечный потребитель даже не заметит, что что-то изменилось, благо, на этой же полке стоит еще пять наименований от наших конкурентов.
— С чего вы взяли, что завтра наша фирма накроется медным тазом? — вычленил главное Виктор.
— Гипотетически, — сказал Гусев.
— Мне не нравятся ваши гипотезы, — сказал Виктор. — Вы знаете что-то такое, чего я не знаю?
— Нет, — сказал Гусев. — Я вообще не об этом.
— А о чем?
— Ну, подумаешь, новое жидкое мыло мы запустили, — сказал Гусев. — Подвинули конкурентов, всем показали, эге-гей и все такое. Но ведь жили же как-то люди и без нашего жидкого мыла? И без жидкого мыла вообще тоже жили. И без туалетной бумаги пятидесяти разных сортов и расцветок.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Да я и сам толком не понимаю, — признался Гусев. — Но как-то это все неправильно. Ура-ура, мы продали мыла на семь процентов больше, чем в прошлом квартале, давайте теперь поиграем в футбол, чтобы укрепить наш корпоративный дух. А ведь на самом деле практически никто не хочет играть в этот ваш футбол. У нас тут работают семейные люди, между прочим. Они после работы хотят к женам и детям. Или к любовницам. Или в клуб телочек клеить. Да мало ли, у кого какие дела. Но нельзя, у нас же внутренний чемпионат… Нас же не поймут, если мы откажемся пинать этот дурацкий мяч. Скажут, что мы не командные игроки и все такое.
Виктор слушал речь с каменным выражением лица. Гусев понял, что его понесло, и заткнулся.
— У вас есть дети?
— Нет, — сказал Гусев.
— Вы вообще женаты?
— Официально — нет.
— Значит, вместо футбола вы ездите в клуб телочек клеить?
— Нет, — сказал Гусев. — И вообще, речь-то не обо мне.
— А о ком?
— Забудьте, — махнул рукой Гусев. — Мне разбили машину, у меня стресс, я наговорил лишнего.
Лицо Виктора прояснилось.
— Мне кажется, вам стоит взять отпуск на пару дней, — сказал он. — А потом, когда вы придете в норму, мы с вами еще раз поговорим.
— Да, — сказал Гусев. — Наверное, так мы и поступим.
В четверг к Гусеву приехала Настя.
Гусев сидел в кресле. Из одежды на нем были только трусы и халат. В правой руке Гусев держал бокал с коньяком, в левой — сигарету. Пепельница стояла тут же, на журнальном столике.
Гусев пялился в телевизор, включенный на спортивном канале. Двадцать миллионеров гоняли белый мячик по зеленому полю, а Гусев пытался понять, какой в этой игре смысл.
Коньяк пониманию не способствовал, но без него Гусеву было бы совсем тошно.
— Что-то ты рано начал расслабляться, — сказала Настя, посмотрев на часы.
— А я с утра, — объяснил Гусев.
— Не пошел на работу?
— Взял небольшой отпуск.
— В честь чего это?
— Задрало меня все, — сказал Гусев. — Думаю вообще уволиться оттуда к чертовой матери.
— Давно пора, — равнодушно сказала Настя. — Ты явно перерос этот клоповник.
— Угу, — сказал Гусев.
— И ты мне должен три с половиной тысячи за такси.
— Угу, — сказал Гусев. — Не вопрос.
Настя щелкнула пультом и выключила телевизор.
— Нам с тобой надо серьезно поговорить, — сказала она.
— На этой неделе всем надо со мной серьезно поговорить, — сказал Гусев.
— Не смешно.