— Шесть спасенных жизней — это много.
— Шесть спасенных жизней — это мало, — возразил Тунец. — Я военный, я знаю, о чем говорю. Люди вообще так умирать не должны.
— Почему вы сами не попытались поднять волну?
— Обществу Черная Лотерея нравится, — сказал Тунец. — Большинство проголосовало, президент подписал. Местные правозащитники повозбухали немного и забыли, им-то что, они оружие по принципиальным соображениям не носят и в группу риска не входят. Международное сообщество тоже попыталось что-то вякнуть, да кто б его слушал? Внутренние дела страны, демократически принятое решение. Нам-то куда против этого лезть? Нам это без шансов.
— А у меня, значит, шансы есть?
— У тебя — есть, — сказал Тунец. — Ты сейчас оседлал волну, если сильно не налажаешь, то есть у тебя возможность эту ситуацию переломить. Но организация тебе нужна, конечно. Народ просто так не перевоспитаешь.
— Хреновый из меня воспитатель, честно говоря, — сказал Гусев.
— Научишься, — сказал Тунец. — Я от тебя результата завтра и не жду. Главное, чтобы мы друг друга понимали.
— Я тебя понимаю, — сказал Гусев. — Но так мыслю, что нам еще один человек понадобится. Ты Гену-Геноцида знаешь?
— Слышал, конечно, — сказал Тунец. — А так не доводилось. Скользкий он тип, и репутация у него еще та.
— Он юрист, — сказал Гусев. — А юридическая поддержка нашей партии совсем не помешает. А еще он умный и у него активная гражданская позиция есть.
Гусев видел, что Тунец от этой идей не в восторге. Он и сам не был до конца уверен, что лучший криминальный адвокат согласится им помогать в этой авантюре, но ему почему-то очень хотелось, чтобы Гена-Геноцид с его белозубой ухмылкой, боевым ножом и двумя пистолетами был на его стороне.
— Сведи нас, — сказал Тунец. — Познакомимся, присмотримся, обсудим. А там видно будет.
На том и порешили.
Марина ждала его дома. Они не обсуждали этот вопрос, просто как-то так получилось, что она стала жить у него. Незаметно получилось, само по себе, и Гусев был этому только рад. Пожалуй, таких естественных отношений с женщинами у него еще не было. Без глупых обид, без дурацких претензий, без серьезных многочасовых скандалов по поводам, которые, на самом деле, и гроша ломаного не стоили… Впрочем, Гусев подозревал, что так может быть не всегда, и наслаждался каждой минутой этой новой для него стадии отношений.
Дома было тепло, уютно, пахло совсем не холостяцкой едой и в кои-то веки Гусеву не приходилось открывать дверь своим ключом.
— Как я тебе по ящику? — спросил он.
— По ящику ты орел, Гусев. А не мог меня заранее предупредить?
— Да оно как-то само по себе получилось, — сказал он. — Просто разговор об этом зашел, ну и… Слово за слово, он меня практически вынудил.
— Ты и сам времени не терял.
— Где ж объявлять о политических амбициях, если не на первом канале?
— Ну да, ну да. Я и говорю, орел.
— Только болел в детстве, — сказал Гусев.
— Ты и вправду в президенты намылился?
— Надеюсь, нет.
— А зря.
— В каком смысле?
— В том смысле, что зря надеешься.
— Не понимаю, о чем ты.
— А ты в интернете посмотри, и сразу все поймешь.
— На какой странице?
— На любой.
Гусев достал планшет, клацнул по экрану, открывая браузер и его глаза полезли на лоб. Главную страницу самого популярного в стране поисковика украшал баннер с надписью: «Махатму Гусева в президенты!»
Глава двадцать третья
Как известно, большая часть разговоров на тему «как нам обустроить страну» происходит на кухнях. В комнатах обычно спят дети или разговаривают о своем женщины, а серьезные мужчины собираются на кухнях, пьют что-нибудь алкогольное, курят в форточку и решают вселенской важности вопросы.
Алкогольного было достаточно — Гусев купил бутылку армянского коньяка, Гена принес бутылку французского, а Тунец прихватил вискаря — но пили все равно кофе. Во избежание совсем уж футуристических и нереальных прожектов.
Да и курил из присутствующих один Гусев.
Зато разговор на самом деле состоялся серьезный и обстоятельный.
— Я все понимаю, — заявил Гена-Геноцид. — У одного из вас наблюдается резкая неудовлетворенность миром, у второго есть идея фикс, но мне-то с какой радости во все это лезть?
— А ты не можешь сам себе причину придумать? — спросил Гусев. Этим вечером они по обоюдному согласию перешли на «ты». — Зачем-то же ты сюда пришел?
— Из любопытства, — сказал Гена.