Таких, как Гусев, киллерам не заказывали. Для этого он был слишком мелок, слишком легко заменяем, слишком ничтожен для того, чтобы его смерть оказала хоть какое-то влияние он огромный корпоративный механизм, винтиком которого он служил. Он не был олигархом, не был владельцем компании, не был топ-менеджером, его звено было чуть выше среднего, и ни конкурентам, ни честолюбивым коллегам не было никакой выгоды от его смерти.
Кроме того типа, который занял его место начальника отдела и получил неплохую прибавку к своей и так неплохой зарплате. Гусев прикинул, стал бы он ради такого убивать. Нет, он бы не стал, но ведь это ни о чем не говорит. Все люди разные. Кто-то и за штуку баксов в месяц убьет.
Имя преемника в документах не значилось. Гусев подумал, что неплохо было бы его выяснить.
Впрочем, исходя из прочитанного, расследование стоило начинать с другой стороны.
Гусев не был большим поклонником интернета, но по роду службы в старой сети ориентировался неплохо. Политическая и культурная жизнь протекали где-то между «Живым Журналом» и «Фейсбуком», молодежь предпочитала «в контакте», в «одноклассниках» сидел народ. Сейчас же ничего этого не было. «Живой журнал» окончательно умер, «фейсбук», если и продолжал существовать, фатально вышел из моды, судьба остальных сайтов осталась для Гусева и вовсе неизвестной.
Социальная сеть ныне была одна, и зарегистрировано в ней было все население страны, причем в случае Гусева, согласия у этого населения никто не спрашивал. Этот подход Гусеву не особенно нравился, но были у него и свои плюсы. Поиск людей значительно упростился.
Если, конечно, люди не меняли фамилию или не уезжали из страны.
Настя не сменила и не уехала. Она все еще жила в Москве, и Гусев решил, что вечер еще недостаточно поздний, а потому можно нанести ей визит.
Она узнала его сразу.
— Ты, — коротко, на выдохе.
— Я, — не стал отрицать Гусев.
— Зачем ты пришел?
— Просто повидаться, — соврал он. — Проходил мимо, думаю, дай-ка зайду. Не так уж много знакомых у меня осталось.
— Я не хочу тебя видеть.
— Бывает, — она попыталась закрыть дверь, но он вовремя вставил ногу в проем. — Я недолго.
— Это твое второе имя, да?
— Скорее, кредо.
Насте было за шестьдесят. Ухоженная старушка, которая следила за собой, потому что больше следить ей было не за кем. Благодаря прозрачности нового мира, Гусев знал о ее жизни почти все. Ни мужа, ни детей, ни внуков.
Она посвятила свою жизнь карьере, но всякая карьера заканчивается пенсией. В случае Насти, это была хорошая пенсия, сдобренная доходами от удачных капиталовложений.
Не самый плохой, в общем-то, вариант.
— Я вызову полицию.
— Зачем?
— Чтобы они выставили тебя отсюда.
— Но я пока и не вошел, — заметил Гусев.
— Убери ногу.
— Что, даже чаю не предложишь?
— Убирайся к черту.
— Разве время не лечит раны?
— Ты кинул меня.
— За это ты меня и застрелила?
— Что?
От удивления она ослабила нажим на дверь. Гусев воспользовался заминкой и перетек в прихожую.
— Тебе там последние мозги отморозили, да?
— Нет. По крайней мере, мне так не кажется.
— Тогда что за чушь ты несешь?
— Я тут узнал, что меня застрелили, — сообщил он. — Прямо в сердце. В моей собственной квартире. В той самой, от которой у тебя были ключи. И почти сразу же в клинику, заметь, в ту самую клинику, на договоре с которой настояла именно ты, поступил анонимный звонок, сообщающий о моей смерти. Неплохо сработано, кстати. С одной стороны, я мертв, и ты отомщена, с другой стороны, я все же не совсем мертв, по крайней мере, теоретически, и совесть твоя осталась относительно чистой.
— Бред, — сказала она.
— Дверь открыли ключом. Ключи были только у тебя.
— Значит, не только.
— У тебя была возможность, — сказал Гусев. — У тебя был мотив. Странно, что тебя еще тогда не арестовали.
— Ты несколько переоцениваешь свое значение в моей жизни, Антоша, — сказала она ядовито-ласковым голосом. — Да, ты меня бросил, и я расстроилась, но это еще не конец света. И, кстати, меня тогда допрашивали.
— И что ты им сказала?
— То же самое, что и тебе. Это не я.
— А кто?
— Откуда мне знать? Ты ведь хам, Гусев. О твоей смерти наверняка мечтала целая куча народа.
— Мечтать о чьей-то смерти, это одно, — сказал Гусев. — А дарить кому-то смерть — это совсем другое.
— Вот именно. Я и слезинки не проронила, когда узнала. Но сама я этого не делала.